– Артур, мне кажется, вы интересный человек. Я хотела бы увидеться с вами как-нибудь еще раз.
– Это маленький остров. Случай представится скоро.
Она хотела добавить что-то, но, словно опомнившись, сделала шаг назад и опустила ресницы.
– Урсула? Урсула, ты здесь? – Генрих поднимался по мраморной лестнице. Заметив нас, он замер.
– Ах, и вы тут. Тем лучше. Идемте со мной. Идемте, это не просьба, гауптштурмфюрер Линдберг.
Я выплеснул остатки рома в кусты.
Мы спускались по лестнице: впереди Генрих под руку со своей дамой, следом шагал я. Странные звуки, которые я принял за музыку, доносились снизу, из багрового сияния, напомнившего мне преисподнюю. С нами были еще несколько гостей – шестеро мужчин и две женщины.
Мы все собрались в небольшой круглой комнате с кафельным полом и покрытыми влажной пленкой каменными стенами. Под потолком тускло горели вымазанные алой краской электрические лампы: у меня мелькнула мысль о фотолаборатории. Тем временем Генрих захлопнул тяжелую стальную дверь и скомандовал:
– Зумеш, прошу вас.
Его помощник откатил в сторону ширму из дерева, и все до единого гости вздрогнули. Женщины закрыли лица руками, лишь Урсула осталась недвижима, только слегка побледнела. Тамтамы смолкли, и теперь все, что мы слышали, – грохот собственных сердец.
За ширмой находилась клетка с толстыми стальными прутьями. В ней на крюках висел окровавленный, голый по пояс мужчина.
– Не шевелитесь, камрад, или я перережу артерию, – трясущимся от страха голосом сказал Рохо, – я не хирург, а всего лишь техник.
Я сжал зубами кусок пальмового дерева, чувствуя, как волокнистая мякоть между моими челюстями превращается в труху. Боже, отчего ты создал пальмы такими мягкими и ломкими! Свет одинокой лампы под потолком казался болезненно ярким, обжигающим глаза. Пахло машинным маслом, едким щелоком – и моим потом.
– Осталось немного, – словно извиняясь, сообщил мой товарищ.
Острая боль в затылке на мгновение стала невыносимой. Я рванулся, растягивая – разрывая! – ремни, застегнутые Санчесом вокруг моих кистей, – и в этот момент наступило облегчение. Жарко защипало шею – Рохо обрабатывал рану спиртом.
– Можно прикрыть волосами – шрам будет незаметным, – мягко сказал он, отстегивая ремни, – поглядите-ка, – голос его потеплел, – тут камрад Сталин!
Забыв о боли, я смотрел на покрытый моей кровью металлический кругляш в короткой сетке проводков…
…В тот момент мы стояли полукругом, молча, не зная, что можно сказать или сделать – восемь человек, которые еще две минуты назад развлекались, потягивали напитки и слушали Моцарта: сейчас нас всех будто бы одновременно ударили под дых.
– Зумеш, программа четыре, – сказал Генрих, – смотрите внимательно, господа.
Фон Бигенау был невысок ростом, но Зумеш даже рядом с ним казался настоящим карликом. Тощий, с гладкой, как бильярдный шар, головой, в черных круглых очках, он напоминал клоуна из шоу уродцев. В его движениях сквозила грация манекена. Бигенау нажал кнопку на пульте, и вновь загремели тамтамы («Они заглушают крики», – прошептал голос в моем мозгу). Зумеш вытер пальцы об окровавленный фартук из бурой кожи и включил миниатюрную дисковую электропилу. В маленьком помещении ее жужжащий звук казался удивительно громким, зубоврачебным, и я мысленно сказал себе: что бы сейчас ни произошло, ты должен оставаться бесстрастным и холодным, как якутский лед.
Человек, висевший на крюках, был без сознания, но когда серебристый диск пилы коснулся его, немедленно пришел в себя и взвыл от боли. Я запомнил его загорелое, покрытое родинками лицо, густые брови и крупный греческий нос с горбинкой.
– Всем смотреть! – рявкнул Бигенау. В его ладони сверкнул серебряный пистолет.
Мы смотрели. Зумеш работал размеренно, не спеша. Густые красные капли растекались по кафельному полу. Человек кричал по-испански, проклинал нас на все лады. Одна из руку него была свободна от пут – он вцепился ею в прутья решетки и с силой тряс их.
Мы смотрели. В какой-то момент Зумеш слишком надавил, и лезвие пилы сломалось с легким треском.
– Шайзе, – бесстрастно выдал Зумеш неожиданно высоким, почти девичьим голоском.
– Программа одиннадцать, – сказал Генрих таким тоном, будто сообщил кому-то текущее время.
Мы смотрели, как Зумеш быстро накалил на горелке металлическую иглу и вновь склонился над человеком в клетке. Мы видели, как своей второй свободной рукой несчастный гнул и мял стальные прутья решетки – словно они были из пластилина. Я буду видеть эту сцену в кошмарных снах до конца моей жизни. Эти крики и запах горелого мяса никогда не уйдут из моей памяти. Вы скажете, я должен был вмешаться, сделать хоть что-то – но я знал на собственном опыте: на месте человека, которому хочешь прийти на помощь в подобной ситуации, в следующий миг окажешься сам. Одна из присутствующих женщин опустилась без чувств на пол – и ее спутник не решился даже пошевелиться, чтобы помочь ей. Урсула встретилась со мной взглядом и отвела глаза. Лицо ее было серым, как вата, ресницы дрожали.
Человек в клетке снова повис без движения.
