– Куда мы теперь? – спросила она. – Мне как-то в общагу сейчас совсем не хочется.
– Поехали ко мне! – предложил я. – Поесть чего-нибудь приготовим…
– Поехали, – охотно согласилась Дженни.
В итоге автобус заехал на стоянку, забитую автобусами и людьми, и долго стоял с закрытыми дверями и выключенным двигателем. Наконец пришли какие-то парни с широким рулоном ткани цвета российского флага. Всех выпустили из автобуса. Парни, вооружившись бритвенным лезвием, принялись прямо на асфальте резать ткань на флаги и раздавать таджикам. А таджики стали кусочками скотча привязывать полотнища к черенкам от лопат.
– Экономней отрезай, не хватит, – ругался один из парней.
– Дай так квадраты, – огрызался его напарник.
Дженни как зачарованная наблюдала за этой картиной.
– Ты видишь то же самое, что и я? – спросила она, тревожно сжав мою ладонь.
– Не знаю. – Я пожал плечами. – А что видишь ты?
– Это флаг Франции. У России в центре синяя.
– Пойдем отсюда скорее, – решительно сказал я.
Но уйти оказалось непросто. Все вокруг было обставлено металлическими заграждениями, за которыми стояли молодые скучающие полицейские. Толпа медленно вваливалась в проход, становясь все плотнее и плотнее, но куда все движутся, было неясно. Иногда толпа останавливалась, затем начинала двигаться снова. Прямо передо мной маячила оранжевая жилетка, от которой пронзительно пахло асфальтом. Я крепко взял Дженни за руку, чтоб не потеряться, и предложил выбираться из потока вправо.
Как только справа появлялось место сделать шаг, мы смещались туда, и вскоре оранжевые жилетки сменились на вполне гражданские куртки, рубашки и вязаные безрукавки. Пару раз я подпрыгнул, чтобы посмотреть, что происходит, но видел лишь море голов, над которыми мелькали воздушные шарики, транспаранты, обращенные к нам белой стороной, и флаги самых разных цветов – желтые, зеленые, оранжевые. Совсем недалеко от нас над головами хлопало даже старинное полковое знамя, напоминающее штору: выцветший от времени золотой серп и молот на темно-кровавом бархате, с золотой бахромой и кистями.
Толпа все это время гудела, но невнятно. Вдруг какой-то мужик за нашими спинами ожил и принялся выкрикивать речовку хрипло и возмущенно:
– Кто!!! Сука!!! Если не Путин!!! – скандировал он. – Кто!!! Сука!!! Если не Путин!!! Я спрашиваю вас!!! Ответьте мне, кто?!! Кто!!! Сука!!!
Толпа невнятно загудела, а затем стала нестройно подхватывать.
– Слушай, – спросила Дженни, – а это за или против?
– Ты меня спрашиваешь? Понятия не имею. Вроде и выборы сто лет как закончились.
– Скажите, а митинг за или против? – обратилась Дженни к пожилой женщине в роговых очках с дужками, обмотанными зачем-то мятой и неряшливой фольгой.
Та посмотрела взглядом, полным ненависти и презрения. Стекла ее очков оказались с невероятным увеличением, поэтому ненависть выглядела огромной. Затем вдруг не выдержала и гортанно заклокотала:
– Провокаторы! Провокаторы! Вам все мало?! Все мало?!
– Давай срочно выбираться. – Я потянул Дженни за руку и принялся грубо расталкивать людей плечами.
Дело пошло заметно быстрее. Вокруг стоял дикий шум, мельтешили лица, а один раз мы даже повалили штатив с огромной камерой «НТВ+ +», который внезапно вырос из толпы перед нами. Напротив камеры стоял пузатый мужик в костюме клоуна, с рыжей шевелюрой, накладным носом и выбеленным лицом. Похоже, ему было без разницы, с кем разговаривать, потому что, когда штатив упал, он на полуслове повернулся к нам и, не меняя интонации, продолжал говорить вслед, пока между нами не сомкнулась толпа: «…социальные льготы и пассионарность гражданского населения. Эта пассионарность сохранилась сегодня только в России как ответ на давление иностранных спецслужб. И здесь я хотел бы особо подчеркнуть два фактора, а именно…»
А потом толпа резко закончилась, и мы с размаху налетели на загородку, которую придерживал рукой здоровенный ушастый полицейский. На пальцах руки синела полустертая татуировка «ТУЛА».
– Куда прешь, – лениво пробасил он.
– Нам разрешено! – решительно сказал я.
– Матросы, что ли? – недоверчиво спросил полицейский, оглядывая нас, а затем раздвинул перед нами загородки. – Идите, но обратно уже не пушу, – пригрозил он.
Оказавшись на свободе, мы нырнули в арку и оказались на параллельной улочке. Здесь было тихо, хотя шум толпы доносился и сюда. А потом толпа зашумела сильнее, а из далеких динамиков заиграла грустная песня. Над крышей поднялась разноцветная стая воздушных шаров. Следом – огромная надувная голова, она обвела окрестности добрыми нарисованными глазами. За головой вылезли плечи и туловище с надувными рукавами, изображавшее деловой пиджак со строгим галстуком. И гигантское воздушное чучело медленно поплыло в небо, покачивая подошвами исполинских ботинок.
– Что это было? – спросил я ошарашенно.
