В тот раз я упустила нечто важное. Я должна была узнать что-то о себе благодаря этой открытке: что-то о своем предназначении и о том, что мешает ему. Но в тот раз мы так здорово повеселились, что я начисто об этом забыла. Сейчас самое время вспомнить.
Руки все еще дрожат и плохо слушаются меня. Воспоминания об Эмиле, о наших с ним доверительных разговорах, о его бесконечном внимании и заразительной уверенности наводят на меня такую тоску, что я спешу достать из пакета подарок Лилианы. Накидываю на плечи колючий серый плед и вспоминаю ее слова: «Ты не можешь забыть Меркабур». А ведь я ей тогда не поверила. Теперь понимаю, почему Лия не захотела рассказать мне о моей специализации. «Есть вещи, которые должны приходить изнутри».
Я достаю из нижнего ящика стола пухлую папку, где храню открытки, которые сделала когда-то для себя. Карточка с кармашком и рамкой и письмо от почтальонши лежат в конверте из шершавой упаковочной бумаги. Разворачиваю несколько тетрадных листков, исписанных быстрым округлым почерком. К счастью, почтальонов обучают каллиграфии не так тщательно, как врачей, поэтому я быстро привыкаю к прыгающему почерку и легко пробегаю глазами по строчкам:
«Приветствую тебя, о неизвестный скрапбукер, бесконечно дорогой моему сердцу!
Вы все кажетесь мне волшебниками, вносящими в нашу жизнь столь желанное нам разнообразие, поэтому прости заранее за мой высокопарный стиль, которому найдется, как ты позже узнаешь, весомая причина.
Спасибо тебе, дорогой мой неизвестный человек, от всего моего почтальонского сердца за инструкцию. Я прямо глазам своим не поверила, когда увидела ее. Думала, быть такого не может, чтобы над очередным заданием не пришлось четыре с половиной раза сломать себе голову и сделать из собственных мозгов порцию свежего лимонада. Я подозревала, что тут есть какой-то подвох, но не думала, что устрою его себе сама. Чувства, которые я питаю к этой открытке и к своей профессии особенного почтальона, столь изобильны и многообразны, что мне трудно подобрать достойные эпитеты, которые в должной мере отражают всю ту потрясающую фибры души гамму… Извини, я не писатель. Начну по порядку.
Первой получательницей твоей открытки оказалась замухрышка – хилая бледная девица с острыми коленками. Открытке она обрадовалась, моей просьбе написать свое пожелание не удивилась и на бумажке изобразила такую надпись: «Будь гибкой!» В гости напрашиваться не пришлось, девица сама пригласила меня, как выразилась, «чтобы сфоткать мои новые достижения».
Спасибо тебе, дорогой мой неизвестный скрапбукер, за эти восхитительно проведенные два часа! Никогда еще в жизни мне не доводилось чувствовать себя одновременно дрессировщиком обезьян, тренером по спортивной гимнастике и санитаром в психбольнице. Замухрышка старалась принять самые отчаянные акробатические позы. Пыталась раскорячить ноги на шпагат, корчила страшное лицо и заявляла что «еще чуть-чуть – и все», хотя в это «чуть-чуть» между ее ногами могла бы пролезть небольшая лошадь. Столько раз пыталась встать на руки и падала, что мне захотелось подарить ей каску. Глядя, как она закручивает руки и ноги в затейливые кренделя, я начала всерьез подозревать, что вместо костей у нее резиновые протезы.
Пришлось мне изменить первому почтальонскому принципу: не вмешиваться в действие открытки. Очень уж было страшно за здоровье получательницы карточки! Три раза я ловила девицу, четыре раза заслоняла своим телом от падения на острые мебельные углы, пять раз помогала ей распутать ноги и руки и ушла от нее взмыленная, как если бы пришлось целый день разносить почту задом наперед.
Перед уходом я спросила ее: «К чему тебе вся эта хитро вывернутая гимнастика?» На что бедная девочка ответила: «Это не гимнастика, а йога. Хочу стать инструктором по йоге: они и выглядят хорошо, и зарабатывают много». Только высочайший профессионализм особенного почтальона удержал меня от того, чтобы я посоветовала ей заняться шашечным спортом, ну или в крайней случае преподавать лечебную физкультуру в доме престарелых.
Следующим получателем оказался юный увалень в растянутой футболке, который открыл мне дверь с банкой пива в руке. В квартире у него было уютно, как на городской помойке. Коллекции коробок из-под пиццы мог бы позавидовать любой бомж, их хватило бы на постройку приличного картонного дома в несколько комнат. А запах, источаемый складом жестяных банок и пластиковых баллонов, заставил меня в очередной раз убедиться, сколь трудна и опасна работа особенного почтальона. Не каждый решился бы провести два часа в этой квартире без противогаза и защитного костюма.
«Заведи моторчик!» – так написал этот пухлощекий юноша на листке бумаги.
Признаюсь тебе, что следующие два часа я провела не без удовольствия. Юный свин, потрясая пивным животиком, бегал по своему жилищу, пытаясь навести в нем подобие порядка. Уже одно его намерение услаждало мою душу, приведенную в смятение состоянием его квартиры. Способы уборки потрясли мое воображение. Надо будет прислать к нему моего зятя, продавца лучших в мире пылесосов. Если бы я так дома убиралась, у меня бы не осталось времени даже на то, чтобы сходить в туалет. На сей раз почтальонские принципы взяли верх, и я удержала себя от каких бы то ни было вмешательств.
Коробки из-под пиццы он разрезал ножницами по линиям сгиба, в процессе старательно высовывая язык, как первоклассник над прописями. Три итоговые пачки картона могли бы занять первое место на конкурсе на самую аккуратную стопку.
Потом он принялся отдраивать пол тряпочкой размером с детский носовой платок, залезая в щели и под плинтусы зубной щеткой. Не знаю, где его научили такому способу мытья полов. Легче было поверить, что невезучая и рассеянная сотрудница нашей почты Лизонька по ночам пилотирует
