Столько, сколько они смогут увезти, ответила Мать лагерей. Тахив пообещал, что они могут забрать все.
– Раду, ты его слышал, займись.
Старший телохранитель коротко кивнул и быстро зашагал из комнаты. Бансабира вновь глянула на Шухрана, одобрительно качнула головой.
– Будь аккуратен с девочкой, мы ведь не хотим, чтобы она боялась мужчин.
– Понял вас, – отозвался Шухран, разворачивая несчастную к себе лицом. Девушка залилась слезами, скуля, умоляя о пощаде, не в силах даже посмотреть на громилу, который возвышался над ней на две головы.
С трудом осознавая происходящее, Аамуты переглядывались, не в силах подобрать слова и сказать хоть что-то.
– Но… Что это значит?! Ты … ТЫ ЖЕ СКАЗАЛА, ЧТО…
– Ты спросил, чего я хочу, и я ответила, – негромко, но жестко оборвала Аамута Бану. – Речи о том, что в обмен я отпущу твою внучку, не было.
Шухран уже начал медленными, но настойчивыми движениями раздевать юную танин Аамут. Не помогали никакие увещевания и аргументы деда и бабки, которых телохранители Бану, скрутив, заставляли на это смотреть. Даром что хныкали и кричали плененные братья и сестры девушки; даром убеждали Тахив и Амиран пурпурных в том, что дети не несут ответственности за проступки отцов.
– Ее родители сейчас сидят по комнатам под охраной, дрожа от ужаса, – прокомментировал Гистасп. – Попробуйте, когда все закончится, посмотреть им в глаза. Из-за вас их собственных детей угонят в рабство.
– Ри, Одхан, проводите меня, – попросила танша. – Смотреть на насилие мне не по душе.
– Прекрати! Прекрати сейчас же, слышишь? Пожалуйста, – хрипя, истошно молила тану Аамут, умоляющими глазами вглядываясь в лицо Шухрана. Тот не отрывался от раздевания девицы, игнорируя голос старухи. Тахив сдался вовсе. Женщина в последней надежде обратилась к уходящей Бансабире:
– Как
Прежде почти безучастная к процессу, Мать лагерей обернулась в дверях, посмотрела на таншу со смесью царского превосходства и непередаваемого презрения и безмятежно отозвалась:
– Для меня ничто ничего не значит.
Только один из присутствующих искоса позволил себе проводить маленькую таншу взглядом. Он глубоко вздохнул, чувствуя, как в груди разливается горечь безысходности.
Шухран сделал все, что мог, чтобы быть сдержаннее. Но тринадцатилетняя танин, перепуганная и зажатая, верещала от каждого толчка.
Аамутов оставили в покое незадолго до рассвета. Обессиленные, измученные, они хотели что-то предпринять, но возраст и нервное потрясение взяли свое.
Проснувшись всего через час, тан и тану, пошатываясь, поднялись и кинулись осматривать каждый угол. Перебито было огромное количество стражи, многих из примелькавшихся лиц просто нет. Предатели, скрипнув зубами, признал тан.
Их с Амиран разбудил шум, который подняли отпрыски, недосчитавшись четверых детей: трех мальчиков и одной девочки. Стало быть, юную Лиран тоже уволокли в плен после того, как этот… этот громадина… ее…
Нет, глухим голосом отозвался сын Тахива Ратхав: из девочек забрали другую, а его доченька Лиран была найдена этим утром, в пятнах крови на бедрах, изувеченная. Не вынеся унижения и позора, девочка бросилась со стены.
Сокровищницы и тайники опустели на две трети. Оружейни – обчищены до голых стен.
Тан Тахив, схватившись за голову, упал на колени и заплакал. Его сыновья, его невестки, его жена… многие родичи плакали в тот день по его вине. А ведь тогда, десять лет назад, все так хорошо началось…
К утру пурпурные уже приближались к лагерю, куда ночью под управлением Раду и Гобрия было стаскано огромное количество богатств. Бансабира коротко взглянула через плечо – окинула глазами отряд. Кто бы знал, что это окажется так несложно?
Бросилась со стены, значит, уточнила Бану. Шухран подтвердил: Ниим видел, как девчонка поднималась на парапет, а уж как она оттуда свалилась, видели многие. Шухран сознался, что после того, как выполнил приказ танши, попросил прощения и предложил девочке отправиться с ними. Но она предпочла смерть.
Бансабира никак не отреагировала на сообщение. По крайней мере, признала женщина про себя, спешиваясь близ походного шатра, это было по- тански.
Февраль застал воинство под лазурными знаменами на западе Пурпурного танаара. Отсюда до земель соседа Маатхаса рукой подать – три часа верхом, если по хорошим дорогам.
Сагромах стоял на вершине невысокого холма, местами редко поросшего вековой сосной и елью, местами вовсе голого. Кругом белело. Лишь изредка сквозь снег и иней проглядывала темная зелень хвои. В низинах промеж холмов залегли глубокие незамерзающие озера: в центре – оттенка самого дорого сапфира, у берегов – цвета самородного свинца. Далеко впереди, из-за горизонта с северной стороны, белым неповоротливым ящером наползал туман.
Маатхас прогнулся в спине, потянувшись, и глубоко вздохнул. Морозный северный воздух. Сколько прошло времени с тех пор, как он чувствовал его в
