– У нас есть право быть счастливыми, милая, – ласково, с надеждой и нескрываемой любовью в голосе произнес он. – У нас есть право быть вместе, как Иллана и Мельхасар. Мой род, в корне единый с твоим, начался с любви, которой не мешал никакой долг.
Друид нежно провел ладонями от локтей женщины до плеч, поднялся выше, погладив шею, трепетно взял в руки лицо. Она взглянула наконец на него черными глазами.
– Как друиду мне начертана только одна жрица, и как мужчине – одна женщина. Ал твой закат, тепла твоя ночь, вечен твой день, Первая среди жриц.
– Богиня в каждом из нас, – дрожащим голосом отозвалась храмовница, – в сердце и разуме, на земле и на небе, Первый из жрецов.
Она еще успела вздохнуть, прежде чем Агравейн-из-видения наклонился, ловя своими губами ее. Агравейн-наблюдавший-за-видением чувствовал жар чужого тела, как собственный. Чувствовал, как трудно друиду сдерживаться, чтобы быть неторопливым, и вместе с тем ощущал, как тот наслаждается неспешностью ласки. Архонец не видел деталей комнаты, в которую привела друида храмовница, – только большое ложе в оранжевом свете фонарей, какой можно увидеть в разгар Наи?на Мо?ргот.
Женщина замерла, останавливаясь, только когда они раздели друг друга донага. Подняла с пола чашу с зачарованным снадобьем по древним рецептам – из соков деревьев, трав и яда змей. По обряду следовало начертить ею сплошную линию от точки над бровями возлюбленного до чресел, и затем он должен был повторить то же, обведя к тому же ореолы сосков и пупок любимой. Но в этот раз Агравейн-из-видения остановил храмовницу, мягко положив ей на запястье ладонь.
– Ты не обязана делать это.
– Но долг…
– Не имеет значения. Талнуру всего три. Если ты чувствуешь, что готова родить следующего ребенка, я приму твое благословение с честью, о мудрейшая, но, если ты пока не хочешь, отставь заклятие Праматери. Пусть память об этой ночи останется только в наших сердцах.
Рука женщины дрогнула. Жрица растерялась, прислушиваясь к себе, потом выдохнула и несмело поставила чашу на пол. Агравейн-из-видения взял ее ладони, развел руки, осматривая с головы до ног. Жреческие символы храмовницы были такими же яркими, как его. От вайдовых змей в левом уголке лба спускался прорисованный в коже узор из двух линий: одна, прямая, вилась вдоль брови, вторая, из рисунков, уходила вниз и полностью повторяла изгиб женской скулы и челюсти. Шея была чиста, но обнаженная грудь – усыпана знаками, как ожерельем. Некоторые совпадали с его знаками Верховного друида, некоторые были другими.
Друид спустил взгляд ниже – к мягкому животу, крутым бедрам, стройным ногам, также испещренным знаками. Великолепие.
Агравейн-наблюдавший-за-видением почувствовал восхищение, перемешанное с безумным желанием, что так настойчиво било кровью в паху. Улыбнувшись, женщина провела ладонями по твердой груди возлюбленного, обогнула контур плеч, погладила руки, коснулась живота. Гость в видении ощущал страшную неловкость, понимая, что лишний, но выйти из видения не мог хотя бы потому, что проживал чувства друида как собственные.
И только когда все закончилось, Агравейн-архонец стал замечать, что все не так. Волосы храмовницы не рыжие, а почти белые; глаза – почти синие, как у Талнура, в то время как его собственные – глаза друида – далеко не янтарные, а черные…
Они выглядели иначе, но оставались собой, все трое.
Агравейн открыл глаза и медленно поднялся в кровати. Подошел к столу, зажег пару свеч. Спать он не мог.
Увиденное во сне не являлось сном, архонец знал доподлинно. Это очень походило на то, что в годы его недолгого обучения на Ангорате описывали жрецы. Событие, которому он стал свидетелем, произошло одновременно тогда и теперь. Значит, когда он был Агравейном-из-видения (хотя принц не сомневался, что в той жизни носил иное имя), увиденное совершалось в давно минувших Здесь и Сейчас, а стало быть, додумал принц, оно существует и ныне. Потому лишь, что Здесь и Сейчас существуют вне времени и время – условно. Оно существует для человеческих тел, но для вечности Праматери и рожденных Ею душ время неведомо. И все, что теперь происходит с ним, Железногривым, просто очередное сиюминутное мгновение между теми Здесь и Сейчас, которые ужи минули, и теми Здесь и Сейчас, что наступят потом.
Агравейн осознал и другое. Праматерь изобразила в начале видения их такими, какими бы архонец наверняка признал всех троих, и только потом, когда развеялись все сомнения, придала героям картин их истинный облик. Железная Грива был друидом, Шиада – храмовницей, а их сын…
Мальчика Агравейн признал безошибочно. На руках в видении он держал того, кто теперь носил имя мудреца Таланара, Верховного жреца Великой Матери. И маленький мальчик тоже признал его, Агравейна, не потому ли, что Талнур-Таланар-ребенок увидел перед собой отца, а Таланар-Талнур-старец узрел сына? Не потому ли, что Талнур-Таланар был и сыном, и отцом одновременно ему, Агравейну, который и сам был сыном и отцом? И как теперь сказать, кто из них служил Богине дольше, кто воплощался в Этане и других мирах чаще, кто был древнее, а кто моложе? Ведь то, что увидел Агравейн, явно не исчерпывало срока знакомства и родства между этими тремя – были и другие воплощения, были другие связи. Архонец уловил чутьем.
Должно быть, и впрямь нет у Вселенной времен, потому что Вечность – это другая, тождественная первой Вселенная. И именно поэтому Агравейн и Таланар одновременно приходились друг другу отцами и сыновьями и в ту пору, когда случалось видение, и сейчас, в этом поколении Этана, что, по сути, тоже одновременно.
Агравейн, закутавшись в халат, вышел на балкон и вдохнул холодный ночной ветер последнего месяца зимы. Возможно, в чем-то он ошибся и чего-то не
