Время от времени покатый свод тоннеля вздрагивал и сверху сыпалась труха. Что-то взрывалось в городе, обрушивая последние уцелевшие здания. Стряхивая с лысины мусор и пыль, Семеныч уныло размышлял над тем, что довольно долго прожил он под Чертовым Коромыслом, и порой приходилось тяжко, но свидетелем столь масштабного бедствия не становился ни разу. Похоже, что-то совсем разладилось в здешней небесной механике, и не один, а целая армада орбитальных мазеров принялась хлестать по городским кварталам. И никому не было дела, что под руинами погибнут разумные существа, волею непостижимых природных явлений покинувшие родные планеты и оказавшиеся здесь. Вряд ли Фред Вельянов пошлет своих бравых гвардейцев, чтобы спасти обитателей Чумного городища. Он и лишнего полкило колбасы не выделит, не говоря уж о бронеходах. Мироед, почище Сталина… Да и неизвестно еще, что сейчас творится в сердце его империи, и целы ли бронеходы…
– Семеныч, а Семеныч, – теребя профессора за рукав, обдавая сивушно-грибным духом, зашептала баба Зоя, – как думаешь, долго нам тут еще торчать?
– Боюсь, что долго, Никитична, – отозвался он с неохотой.
– Эхе-хе… – вздохнула баба Зоя. – Девочки мои, они не крысы какие, чтобы по норам прятаться… Придут господа офицеры вечерком, а никого нету… Убыток один с этими торнадо…
Семеныч промолчал. Врать этой хлопотливой курице ему не хотелось, говорить, что скорее всего «господа офицеры» никогда не придут – тем более. Какой из него пророк? Хотя реальность, данная в ощущениях, активно способствовала самым пессимистическим воззрениям. Неоновый туман в отверстии тоннеля вдруг озарился багровым свечением. Вода в Канаве забурлила, и облако горячего пара ворвалось в убежище. Девочки опять оглушили Семеныча визгом. Птичники закудахтали, карлики-нгены залопотали, лишь арсианцы молча подхватились и рванули во тьму. Профессор – за ними. Если чему его и научила жизнь по эту сторону Зодиака, так тому, что, когда пахнет жареным, в первую голову надо делать ноги.
Цепляясь за шершавые стены, он семенил вслед длинноногому арсианцу, ощущая на потном загривке горячее дыхание бабы Зои. О своих подопечных, она, видно, уже не беспокоилась. И Семеныч не осуждал ее за это. Даже этот убогий мирок, где все они, так или иначе, смогли найти свое место, распадался, а значит, осталось только выживать и надеяться на новый шанс. Хотя о каких шансах могла идти речь, если, судя по глухому грохоту и участившемуся сотрясению стен, наверху царил ад кромешный?! Будто само начиненное металлом небо этой проклятой планеты обрушивалось на землю.
Совершенно некстати профессор вспомнил бедного Сю Чена, своего китайского коллегу, который мечтал вычислить эфемериды искусственных спутников мира под Чертовым Коромыслом. Уж очень его занимала эта кадриль рукотворных объектов с естественным кольцом планеты. Семеныч его хорошо понимал. Ему и самому хотелось бы по самые уши влезть в местную философию, но никому не удалось расшифровать здешний язык, а следовательно, все эти бесчисленные свитки в роскошных библиотеках так и остались для людей немыми. А жаль. Будет ли еще у него возможность приобщиться к мудрости иной цивилизации, профессор Сахарнов не знал.
Вот если бы встретить аборигена…
Из-за дурацкой привычки отвлекаться на посторонние мысли Семеныч пропустил перемену в обстановке. Внезапно арсианец, бегущий впереди, заорал на своем наречии. Профессор лишь разобрал слова: «одетые чешуей». В следующее мгновение стало ясно, что арсианец хотел этим сказать. Подземная мгла озарилась желтым, колеблющимся светом. Семеныч даже ослеп на какое-то время. А когда проморгался, то увидел, что свет исходит от факелов, которые держат в руках рептилоиды. Живущие на поверхности редко с ними сталкивались. Ящеры предпочитали подземелья. Лишь иногда они появлялись на базарчике у Канавы, чтобы выменять найденные артефакты местной культуры на самоделки, изготовленные руками других нечаянных пришельцев. У самого Семеныча несколько раз чешуйчатые сапиенсы выменивали незамысловатые деревянные скульптурки, хотя он ума не мог приложить, зачем они им понадобились.
Но сейчас рептилоидам было явно не до обмена. Все, как один, вооруженные, они быстро приперли безоружных беглецов к стенке. Пламя факелов металось по бетонному своду, а вслед за ними прыгали и кривлялись и без того гротескные тени разумных страшилищ. Сверкали клыки и лезвия самодельных мечей. Мускусный запах мешал дышать. Вдоль строя захваченных врасплох беглецов двигался, подергивая хвостом, предводитель «одетых чешуей». Пересчитывал ли он пленников или только хотел оценить качество добычи, но этот обход живо напомнил профессору эпизод из какого-то фильма про Вторую мировую. Офицер-эсэсовец осматривает евреев в гетто.
Хотелось верить, что намерения у этого рептилоида куда гуманнее.
– Ша, шеловеше, – прошипел чешуйчатый эсэсовец. – Шите тишо… Шопайште шобром, ушелееше… – И еще что-то квакнул на своем языке.
В другое время и в другой ситуации профессора, может, и позабавило бы, что рептилия тщится говорить по-русски, но сейчас Семенычу было не до смеха. Остальные ящеры не утруждали себя разговорами с пленниками, прибегнув к другому, более универсальному языку. Тычками и уколами они погнали пленников дальше.
Твари хорошо ориентировались в подземельях. От усталости Семеныч еле передвигал ноги, но желания испробовать остроту ящеричьего клинка не испытывал. Сосредоточившись на нехитром процессе передвижения, он не сразу обратил внимание на то, что стены тоннеля перестали вздрагивать. Неужто на поверхности уже ничего не взрывается? Правда открылась скоро. Неожиданно в затхлом чреве подземелья повеяло ветерком. Свет факелов поблек. Тоннель оборвался, и пленники оказались в широком бетонированном рву, заваленном разным хламом.
