Но человек не внял хорошему совету.
– Ты мне угрожаешь, тварь?! – взревел он. – Да я тебя по стенке размажу!
«Обломаешься, размазыватель хренов», – мысленно ответила Гончая.
Ее волнение бесследно исчезло, словно Майка каким-то непостижимым образом передала ей свое спокойствие. Еще два шага, и Гончая оказалась возле загородки. За изгородью спиной к ней стоял широкоплечий амбал, склонившийся над сидящей у вагонетки девочкой. Он пришел в тупик в одиночку и за спину не смотрел, тем самым совершив сразу две фатальные ошибки, но осознал их, только когда выпущенный Гончей нож вонзился ему в шею. Нож имел короткое лезвие и для убийства вроде не годился, но Гончая компенсировала этот недостаток молниеносной реакцией. Перемахнув через изгородь, она в прыжке схватила шатающегося амбала за волосы и изо всех сил приложила виском о выступающий край вагонетки. Послышался слабый хруст, и обмякшее тело мешком повалилось на шпалы.
Женщина тут же оглянулась вокруг, но другой опасности поблизости не было. Она перевела дыхание и обернулась к Майке:
– Испугалась?
Девочка отрицательно покачала головой.
– Я знала, что ты защитишь меня. Я его предупреждала, – она указала пальчиком на развалившееся на рельсах тело, – но он не послушал.
Майка грустно вздохнула.
– А если бы ушел, остался жив.
«Это вряд ли, – подумала Гончая. – Позволить обнаружившему тебя врагу безнаказанно уйти – все равно что подписать себе смертный приговор». Но вслух этого говорить не стала.
– Жалеешь его?
Девочка кивнула.
– Напрасно. Он бы тебя не пожалел.
Майка снова вздохнула.
– Я знаю. Но все равно жалко, это же был живой человек.
Гончая начала закипать. Прежде слова Майки действовали на нее успокаивающе, но сейчас сопливое девчоночье сюсюканье выводило из себя.
– Это был урод, которому нравилось калечить и избивать людей! Глупый урод! Он дожил до сегодняшнего дня только потому, что ему попадались слабаки! Но рано или поздно любое везение заканчивается!
На этот раз Майка промолчала, чему Гончая была только рада. Ей уже порядком надоел этот бессмысленный спор. Склонившись над телом амбала, она сноровисто обыскала его. За поясом обнаружился кустарный револьвер крупного калибра – громоздкое и неудобное оружие, но чрезвычайно убойное на близком расстоянии до цели. Гончая сунула револьвер в свою походную торбу, потом подхватила увесистое тело за ворот и брючный ремень и кое-как затолкала под вагонетку. Если им с Майкой повезет, труп обнаружат не раньше завтрашнего утра, когда уборщики придут сюда вываливать золу.
Прежде чем уйти, Гончая осмотрела собственные руки. Они по локоть были в золе. Одежда выглядела не лучше. Зато следов крови видно не было.
– Ты вся испачкалась, – глядя на нее, заметила Майка.
Действительно, но у циркачей наверняка есть вода, возможно, отыщется и комплект относительно чистой одежды для выступления.
Гончая взяла девочку за руку.
– Идем отсюда. Скоро мы будем в безопасности.
Таких удивительных людей Майка еще не видела.
– Баян, Глори, Маэстро, – представила их женщина-кошка и убежала за занавеску умываться.
Глори с ведром воды и ковшом в другой руке последовала за ней. Она боялась незнакомку, Майка это чувствовала, но все равно пошла за занавеску, чтобы ей помочь. После того как женщина-кошка повысила на Майку голос, она и сама ее немного опасалась, поэтому даже обрадовалась, что на какое-то время смогла остаться одна. Не совсем одна, а в компании таких необыкновенных людей.
Самым удивительным оказался Маэстро. У него были чужие невзаправдашние усы и такая же ненастоящая борода, а на голове вместо шапки какой-то скрученный из белой ткани узел, который он гордо называл
По сравнению с ним другой дядечка, которого звали Баяном, выглядел как обычный человек, зато его большой музыкальный агрегат поражал воображение обилием продолговатых черно-белых клавиш и кнопок. Но самым удивительным в агрегате было даже не это, а то, что он растягивался в стороны, когда Баян тянул его обеими руками. При этом внутри что-то происходило, и наружу лились удивительные по красоте звуки.
– Нравится? – спросил Баян, когда Майка заслушалась музыкой из непонятного агрегата. – Ты бы знала, как твоя мама в детстве под эту мелодию пела. Может, еще споет, как думаешь?
Мама уже ничего не могла спеть, она давно умерла. Но Баян говорил не о родной маме Майки, а о женщине-кошке, которая назвала ее своей дочерью. Женщина-кошка соврала этим людям точно так же, как раньше бармену, и Майка пока не знала, как к этому относиться.
С одной стороны, женщина-кошка поступила плохо, потому что сказала неправду. И мама, и сестра учили Майку говорить только правду. Да она бы и не
