хотел схватить Майку, рукой по лицу. Рука безоружна, слаба, но человек отскакивает в сторону, зажимая ладонью алые борозды от ногтей на щеке.
– Все, тварь! Тебе конец! – Человек с оцарапанным лицом тоже выхватывает нож.
– Прочь! Пошли прочь!
Сестра и страшный человек бросаются друг другу навстречу. Стальное лезвие мелькает у Майки перед глазами и… исчезает. В первый миг Майка не может понять, куда оно делось. А потом страшный человек уже выдергивает нож из груди ее сестры. Несколько капель крови срываются с него и падают Майке на лицо. Девочка вскрикивает, но страшного человека это не останавливает, и он еще раз бьет сестру своим черным и липким ножом, еще и еще… К нему присоединяется второй, и они уже вдвоем начинают остервенело кромсать ножами залитое кровью хрупкое тело.
Майка не может этого вынести и закрывает глаза.
– Мама! – раздается в темноте ее отчаянный вопль.
Мама умерла четыре года назад, когда Майке не было и двух лет. Но больше не к кому обратиться и некого сейчас позвать на помощь. Она осталась совсем одна. Сестры больше нет. Даже с зажмуренными от ужаса глазами Майка знает это совершенно точно.
– А ну, заткнись!
Кто-то из убийц бьет Майку по лицу. Из расквашенных губ брызжет кровь, а голова взрывается вспышкой боли, но Майка продолжает кричать.
– Заткнись, я сказал!
Грубая, шершавая ладонь зажимает ей рот. Майка открывает глаза, видит, как один из убийц роется в разбросанных по полу вещах, а позади него… Майка не хочет туда смотреть и все равно смотрит. Там лежит ее сестра, холодная и неподвижная – мертвая.
Майка бьется в чужих руках, но руки сильнее. Она не может вырваться и тогда в отчаянии впивается зубами в зажимающую рот ладонь. Злоба и ненависть к убийцам придают ей сил. Зубы прокусывают грубую кожу и вгрызаются в плоть.
Возмущенное ругательство. Убийца не ожидал такого поворота. Его ладонь на мгновение отлепляется от Майкиного рта, но лишь для того, чтобы снова хлестким ударом обрушиться на ее лицо. Голова гудит, а перед глазами одна за другой расплываются жирные черные кляксы.
Последнее, что успевает услышать и разглядеть Майка, прежде чем сгущающаяся чернота окончательно засасывает ее, это радостное восклицание роющегося в вещах убийцы:
– Во, нашел! – И он, повернувшись к своему напарнику, трясет в воздухе смятой пачкой рисунков.
Гончая уловила момент пробуждения пленницы незадолго до того, как та открыла глаза, заметила по тому, как дыхание малой изменилось, вздохи стали короче. Для Гончей этого оказалось достаточно, чтобы понять: девчонка сейчас проснется. И тут же повернулась к пленнице спиной, не оглядывалась, даже когда почувствовала на себе ее внимательный взгляд. Малая должна была первой заговорить: задать вопрос или попросить о чем-нибудь. Сама просьба значения не имела. Главное, чтобы девчонка с первого дня ощутила зависимость от своей спутницы. Это было важно для правильных отношений, сразу принять, кто среди них главный. Но пауза затягивалась, малая упорно молчала.
Наконец, когда у Гончей уже заканчивалось терпение и дальше изображать, что она копается в пустой торбе, стало просто глупо, вопрос все-таки прозвучал. Но совсем не тот, какой женщина ожидала услышать от пленницы.
– Зачем я тебе?
Когда они впервые встретились лицом к лицу, малая тоже повела себя неожиданно…
Убедившись, что шакалы схватили кого нужно, Гончая спрыгнула с платформы и вернулась в туннель. Она двигалась совершенно бесшумно в сгустившейся тьме, не было сейчас при себе фонаря, поэтому ее присутствие на Маяковской осталось для всех незамеченным. Даже сами шакалы не подозревали, что за ними наблюдают из темноты.
Как и рассчитывала Гончая, поиск рисунков малой занял у похитителей какое-то время, это позволило ей полностью подготовиться к встрече. Когда похитители возвратились в туннель со своей добычей, она ждала их в условленном месте со связанными руками и ногами и кляпом во рту. Узлы на веревках были фальшивыми, лишь кляп настоящим, и на избавление от пут Гончей понадобилось бы менее секунды. Жаль только, что малая, на которую все это и было рассчитано, не смогла оценить ее стараний, так как пребывала в отключке.
Первым в туннеле появился Прыщ, так про себя называла Гончая шакала с изъеденной фурункулами шеей. Другой за слипшиеся и свисающие жирными сосульками волосы получил у нее прозвище Патлатый. Прыщ нес бесчувственную девчонку, перекинув ее обвисшее тельце через плечо, как полупустой мешок. Следом шагал его напарник с торчащей из-за пазухи пачкой детских рисунков. Бумагу следовало аккуратно свернуть и убрать в заплечную торбу, которой специально снабдила шакалов Гончая. Но этот идиот поступил, как ему казалось проще!
Прыщ стряхнул свою ношу на землю и принялся связывать пленнице руки. Закончив с этим, вынул из кармана грязную тряпку, скрутил ее в плотный комок и уже собирался засунуть девчонке в рот, но перехватив взгляд Гончей, спрятал в карман. Не сразу и неохотно, но все-таки спрятал. Пока шакалы еще повиновались, потому что надеялись получить от нее щедрую плату за свою работу, опытная Гончая не питала иллюзий, что их верность продлится долго. И бунт мог вспыхнуть в любой момент.
– Чего разлеглась? П-шла! – прикрикнул на нее Прыщ и, чтобы подтвердить серьезность своих намерений, въехал ботинком под ребра.
Он бил от души, как и следовало для реалистичности спектакля. Но Гончая успела перевернуться на бок, и удар пришелся вскользь. Тем не менее она
