Старый, серого цвета «паккард» возмутил Фиделя, но ответственные товарищи Фабиан, Хавьер и Александр настояли на том, чтобы использовалась эта машина. Фиделю так и не сказали, что, может быть, он ездит на машине Сталина. Сам Хрущев ездил в открытых машинах, как и почти все в Америке. Кроме Хрущева в гостинице у Фиделя побывали руководители Индии и Египта. Фидель каждый выход из гостиницы превращал в маленькие шоу, митинги, отель днем и ночью окружала толпа его поклонников и противников. На Манхэттене довольно большая диаспора испаноговорящих, в том числе и выходцев с Кубы. Однако поклонников было больше, чем противников, да и полицейских было с избытком, так что обошлось. Фидель выступил на сессии с речью «Когда исчезнет философия грабежа, тогда исчезнет и философия войны». Она длилась четыре с половиной часа, но похоже, убедить ему никого не удалось. На следующий день стало известно, что бывший владелец «Кубана» подал иск в суд Нью-Йорка и был арестован самолет «Британия», на котором прилетела делегация. Хрущев и Захаров разрешили воспользоваться для полета в Гавану резервным самолетом советской делегации Ил-18Д. По прилете Фидель собрал Генеральную национальную ассамблею народа Кубы и выступил на ней с речью и отчетом о поездке в Нью-Йорк. Ассамблея приняла единогласно резолюцию о принятии экономической и военной помощи Советского Союза. Но в открытую печать слово «военную» не попало. Оно осталось только в материалах ассамблеи.
Второго октября того же шестидесятого года на остров вернулся капитан 3-го ранга Евгений Яковлев, уже как командир 3-го ОМРД (отдельный морской разведдивизион). Он и его ребята приступили к рекогносцировке побережья острова и подготовке мероприятий по его охране, заложив основу для создания береговых ракетно-артиллерийских войск (БРАВ) ВМФ Кубы. На западном берегу бухты Мариэль возникают причалы и позиции для дислокации подводных лодок. Небольшой поселок Виста де Мар становится местом базирования подводников и 3-го дивизиона. Значительные работы ведутся в Байя де Кабаньес, Байя де Хонда. Но все покрыто сплошной секретностью.
После возвращения, уже по каналам отца, прошло сообщение о присвоении очередного звания капитан и о переводе Александра в другое управление. Его официально утвердили заместителем резидента КГБ на Кубе.
– Хорошо это или плохо, потом разберемся, – сказал отец, но поздравил с назначением. – В ближайшее время необходимо слетать в Конакри. Установить дипломатические отношения и подписать соглашение на организацию рейсов Конакри – Гавана. Займись этим вопросом. В результате будем иметь регулярное сообщение с Москвой через Каир и Конакри. Мне разрешили выделить деньги из займа для приобретения самолетов ИЛ-18Д. От тебя требуется подвигнуть Фиделя и остальных к решению этого вопроса.
Дело было в том, что в марте этого года Союз выделил сто миллионов долларов кредита для Кубы, но так как официально отношения не были закреплены, то Владимира Ивановича оставили крайним. Без его подписи правительство Кубы не могло использовать эти средства. Фидель был очень недоволен этим обстоятельством, тем более что денег в казне фактически не было, а дыр было множество. Деньги требовались везде и всюду.
Саша осторожно заикнулся об отпуске, дескать, устал, два года без отпуска, а Кончита на втором месяце, ей отпуск тоже требуется. Ну, и понеслось!
– Сынок, ты знаешь, когда у меня был предыдущий отпуск?
– Знаю, еще до войны.
– Нет, со второго по шестое мая 1945-го, после взятия Берлина маршал Конев предоставил десять суток отпуска, но дал отгулять четыре. И все! Мать, ты слышишь! Сынок у нас устал!
В комнату вошли мать и Кончита, которая сдавала зачет по русскому языку в соседней комнате, диктант писала.
– Что у вас случилось, что так раскричались? Вы мешаете.
– Саша отпуска попросил, устал, говорит, в Нью-Йорке.
– Да он у нас отпускник, чему ты удивляешься? Против природы не попрешь.
Кончита, которую заинтересовало новое для нее слово «отпускник», сдуру задала этот вопрос, и началось! Сам Саша уже сотню раз слышал эту историю. У него в свидетельстве о рождении было записано: колодец Чон-Кудук, Марыйской области, Туркменской ССР.
В тридцать третьем году отец гонял басмачей в Туркмении. Мама была вместе с ним, а остальные дети были у бабушки. Когда подошло время рожать, отцу выписали отпуск, дали взвод кызыл-аскеров и пограничников и десять суток, чтобы проводить мать на поезд из Маров. А туда требовалось пройти 368 километров по самой настоящей пустыне по древней караванной тропе с шестью колодцами. У четвертого колодца от заставы, третьего от Маров, пришлось принять бой с бандой Мадамин-бека и шесть суток удерживать его, пока посыльный добрался обратно до заставы, и оттуда и из города Мары пришла помощь. Мать ухаживала за ранеными и набивала пулеметные ленты. Там под сводами мавзолея Чон-Кудук и раздался первый крик Саньки. «Чон» – это «большой», а «Кудук» – «колодец». По словам мамы, он родился, и она продолжила набивать пулеметные ленты.
– Про это потом фильм сняли, «Тринадцать» назывался. Правда, тринадцать нас осталось, а было двадцать семь, – сказала мама и притянула к себе Кончиту. – И про мои роды в фильме ничего не оставили. Но кончилось все хорошо, прилетело звено самолетов, которые рассеяли банду, один из них приземлился и забрал меня и Сашеньку в Мары. А Володя остался, его отпуск тут же закончился.
– Так, все! Закончили воспоминания, на пенсии будем мемуары писать, если позволят. Саша, ты просто не понимаешь, что случилось, и чем это все грозит. Хрущев всегда брал штурмовщиной, он большой специалист по этому вопросу. Вон, можешь послушать Москву, с утра крутят новую песню: «Куба – любовь моя!» В общем, пока я свяжусь с Москвой, а она с Нью-Йорком, у тебя должно быть решение о поездке вас с Геварой в Конакри. Тот самолет, на
