нужен. Обязательно есть кто-то, кто захочет передать тебе весточку или получить ее от тебя.
— Это и был твой бизнес?
— Да. Я передавал людям письма из дома и проносил кое-что внутрь. Иногда — запрещенные предметы. Еду, спиртягу, порошок. Были свои каналы среди вертухаев. Взамен я следил за порядком. Меня слушались. Мое слово было крепче стен и решеток. Люди быстро это поняли. Но было еще кое-что. Страховка на будущее.
— Страховка?
— Я вел журнал, в который записывал все, что делали охранники по моим просьбам. Сам по себе, он, конечно, не улика и в суде не проканает. Но все равно это был дичайший компромат, который быстро охватил почти весь учтивый персонал. Думаю, большинство из них работают там и сейчас.
— И чем тебе помогла это страховка? — спросил Борланд.
— Это были гарантии, что меня не прирежут, как свинью, по беспредельному навету.
— Нужно было еще знать, что эта страховка у тебя есть в принципе.
— Они знали, — беспечно ответил Камаз. — Охрана всегда знала про журнал. Я их сразу поставил в известность.
— Зачем?
— Затем, что у меня появилось средство против них. Из меня четыре раза пытались выбить сведения о том, где этот журнал хранился. Первые два раза прошли терпимо. На третий мне отбили почки. После четвертого я провалялся в медицинском блоке пару недель, кое-кто даже получил взыскание. После этого от меня отстали.
Борланд промолчал.
— Когда я выходил на волю, то имел беседу с начальником, — продолжал Камаз. — Я сразу дал ему понять, что не скажу, где журнал. Он знал, что записи остались где-то в тюрьме. Конечно, после моего ухода они там все перерыли. Но я также знаю, что ничего не нашли и не найдут.
— Ты хочешь, чтобы я принес журнал тебе? — спросил Борланд.
— Нет. Я хочу, чтобы ты нашел журнал и уничтожил его.
— Уничтожил?
— Такое обещание я дал начальнику. Сперва я хотел просто сказать ему, где спрятан журнал, чтобы он сам его нашел, но затем понял, что нельзя давать такой компромат в руки человека, который способен использовать его, чтобы еще больше прессовать своих сотрудников.
— Я понял, — сказал Борланд.
— Надеюсь на это. Потому что ты можешь помочь мне исполнить обещание, чтобы мое слово оставалось твердым. У старика в тюрьме больше ничего нет и быть не может, кроме его слова. Все эти подарки от новичков — всего лишь тлен.
— Почему ты сам не поднимешься наверх, чтобы найти журнал?
— Путь по «Вертикали» — не фунт изюму, — ответил Камаз. — Для этого надо быть молодым.
— Намек понятен.
— Журнал находится за широкой табличкой на дверях камеры 19. Эта каюта служила мне домом в течение всего срока.
— Ты несколько месяцев прятал опасные вещи в таком месте? — озадаченно спросил Борланд. — И никто его не нашел?
— Если хочешь что-то спрятать, клади на самое видное место, — ответил старик невозмутимо. — Для клетки самый лучший схрон — в ней же, но снаружи. Потому что искали только внутри.
— Как я докажу, что уничтожил журнал?
— Сожги его и принеси мне пепел.
— И ты поймешь, что это именно тот самый пепел?
— Я пойму. Когда ты будешь готов выходить?
— Я готов сейчас.
Камаз придвинулся к нему ближе, протягивая руку. Борланд пожал ее и почувствовал холодную сталь в ладони.
— В камере доктора есть особый кирпич, — сказал старик. — Третий слева и восьмой сверху. Он легко вытаскивается. За ним ты найдешь замочную скважину. Дальше действуй по обстоятельствам.
— Что значит «по обстоятельствам»? — спросил Борланд. — Что там, после поворота ключа?
— Слишком много вопросов. Ты найдешь дорогу. У тебя время до следующей переклички.
— И как я ее найду?
— Думай головой, сталкер. — Камаз постучал по своему лбу. — Здесь у нас нет ни часов, ни компаса, чтобы разобраться во времени и пространстве. Но одного у нас не отнять. Мы всегда знаем, где верх, а где низ.
Зайдя в уже знакомую камеру доктора, Борланд почувствовал, как челюсть снова начала болеть. Выругавшись на свою психосоматику, он принялся
