убить уже его. Что там конкретно произошло между братьями – никто не знал, а только после этого вместо вражды смертельной – дружба завязалась, да такая, что никаким мечом не разрубишь.
Так и жили братья, каждый в своем племени, и оба поднялись высоко: лучше Арслана с саблей никто не обращался, Джейран же в седле сидел как влитой, а стрелой попадал в муху со ста шагов. Собрав немалую орду, братья попытались самого Картауса одолеть да великими ханами стать. Тяжелый был бой, давно степь таких сеч не видывала, вот только одолел их Картаус на исходе пятого дня. Выбор он братьям предложил нехитрый: либо служите верой и правдой, либо смерть свою встретите прямо тут, в степи. Они поклялись верно служить хану и клятву свою не нарушали. Давно уже это было. С тех пор за спиной у Картауса всегда маячили силуэты братьев и сила их племен с ними.
Долгое молчание в шатре нарушил Жангир.
– И все же Бердибек был мне братом, а тебе – сыном, – продолжил он начатый задолго до этого разговор.
– Никогда не любил этого маленького мерзавца, – пробурчал тихонько Картаус и проглотил виноградину.
– Отец! – возмутился Тимур, услышав бранное слово про своего брата.
– Я говорю, Великая степь скорбит! – громко отозвался хан и съел еще одну виноградину. На скорбящего родителя он не был похож совсем.
– Вернувшиеся воины рассказывают, что всю тьму Бердибека перере?зали самым бесчестным образом.
– Кто победил, тот и честный, – ничуть не смутился великий хан.
– Бердибеку дали слово, и не только Иван-царевич, сын Владимира, но и остальные князья. Разве хорошо нарушать свое слово?
– Очень нехорошо, – легкомысленно согласился Картаус и слопал очередную ягоду.
Над столом опять повисла тишина.
– Я считаю, – твердо сказал Тимур, – прощать такую обиду нельзя, все же он был нашей крови.
– Великая степь скорбит, – снова равнодушно ответил Картаус. – Однажды мы обязательно отомстим, может быть, я даже доживу до этого дня.
– Я серьезно, отец, – повысил голос Тимур.
– О! – Великий хан округлил глаза. – Так ты
Тимур сжал кулаки и выдержал отцовский взгляд, Картаус отстранил руку рабыни с виноградиной и начал тихим голосом, который с каждым новым словом звучал все более громко и грозно:
– А вот теперь послушай меня,
Хан картинно оттопырил ухо, якобы пытаясь услышать ответ.
– Ах да, – продолжил Картаус, – у нас же
Картаус смотрел на среднего сына так грозно, что Тимур поежился.
– Был у меня младший сын дураком, так теперь средний стал! Вы, наверное, свою глупость друг другу по наследству передаете… Нападать можно на того, кто слабее тебя, а Владимир – силен. – Картаус помолчал, потихоньку успокаиваясь, наконец отдышался и снова проглотил виноградину. – Великая степь скорбит.
– Так мы с Владимиром вообще ничего делать не будем? – поинтересовался Жангир.
– Как это «вообще ничего»? – удивился Картаус. – Мы ему бумагу пошлем, а в ней напишем… напишем, в общем, что, мол, ай-яй-яй, нехорошо это все, недовольны мы!
– А если он не так поймет?
– Владимир-то? – Картаус усмехнулся. – Он даже читать не станет. Раз прислали бумагу, а не меч – и так все понятно.
В шатре стало тихо, собравшиеся за столом ели молча, обдумывая сказанное. Картаус снова взял слово:
– Меня не Владимир беспокоит – он далеко. Пока Белое королевство у него на загривке сидит да момента для удара ждет, он в степь не пойдет. Меня больше молодые наши тревожат. Слыхали о новом поветрии?
– Ты про тех шутов, что собачьи головы на себя напяливают да по степи скачут? – Тимур выглядел удивленным.
– Воистину, у меня появился новый Бердибек, – тяжко вздохнул Картаус. – Ты, сына моя, на Русь не хочешь в набег один сходить случайно? А то смотри, соберем, что осталось от войска Бердибека, и давай.
– Смешные эти песьеголовые, чем они тебя беспокоят-то? – не сдавался Тимур. – Шавок на головы только в мелких племенах надевают, да и то совсем молодые и дурные…
– Что в войске главное? – неожиданно спросил Картаус.