Тридевятое царство. Война за трон

– Число? – Тимур немного растерялся от неожиданного вопроса.

– Ты точно мой сын? – усомнился хан. – Дух в войске главное. Воин, он в победу верить должен, в цель, что перед ним стоит. В вождей, за которыми идет. Времена Тугарина остались в прошлом, такого батыра больше не будет. А я, как бы ни тужился, как бы ни старался, – все же не Тугарин.

Картаус тяжело вздохнул и осушил очередную чашу вина.

– Я всего лишь самый сильный из тех, кто остался после него, самый зубастый, самый удачливый. По счастью, у меня хватает ума понимать это, потому и встают за мной вожди племен да темники. Добычи, что мы взяли тогда, на вас еще хватит, а вот на ваших детей – уже нет. И когда они подрастут, именно им вы будете объяснять, почему у вас все было хорошо, а у них хорошо ничего не будет. Вот тогда и почернеет у тебя в глазах от голов собачьих, – закончил хан.

– Может, в зародыше задавить? – осторожно вставил Жангир.

– Нельзя, – расстроился Картаус, – пока мы их не замечаем – и другие их во внимание не принимают, а вот стоит нам начать с ними бороться, тогда-то на них все и посмотрят, а посмотрев – задумаются.

– Говорят, у них пророчество есть какое-то: мол, придет большой сильный батыр и всех, у кого на башке собачья голова, покроет медом и халвой… – лениво протянул Арслан, впервые подав голос.

– Батыр – это хорошо, – весело кивнул головой Картаус, – да только пока я жив – я тут для всех и батыр, и бог, и духи предков.

Великий хан съел очередную виноградину, улыбнулся рабыне.

– Ну что, давайте письмо Владимиру писать. Кто у нас писать умеет?

Тимур поднял руку, и Картаус страдальчески вздохнул:

– Я уже скучаю по непутевому Бердибеку: уж на что был плохой сын, а письмом себя не утруждал. Теперь ты официально мой самый нелюбимый сын, запомни это!

Тимур угрюмо разложил письменные принадлежности и приготовился писать.

– Дорогой мой брат, князь Владимир… – начал диктовать Картаус, но неожиданно оборвал сам себя: – Ничего себе брат – сына моего убил коварно, теперь уже и не самого нелюбимого! Давай сюда другую бумагу.

Картаус задумался, почесывая свою небольшую аккуратную бородку.

– Владимир, песий ты сын! Ты почто, поганый пес, моего сына жизни лишил?

– Песий сын, пес поганый – как-то однообразно, – протянул лениво Арслан.

– Ай, правда, – согласился Картаус. – Еще решат, что у нас совсем нет фантазии.

– Владимир, песий ты сын, волчья ты сыть, – подсказал Жангир.

– Вот это хорошо, – одобрил Картаус. – Пиши дальше: «Вся Великая степь стонет, скорбя о детях своих»…

– Не оскорбится он на пса-то? – Джейран тоже подал голос. – Стоит ли злить медведя?

– Мне можно, я отец скорбящий! – возмутился великий хан.

– Может, золота попросить? – попытался восстановить себя в глазах отца дельным советом Тимур.

– Золота не дадут, – угрюмо ответил Картаус, – его только силой можно взять. Пиши, что горе наше безгранично, как степь, и что ничем его не искупить.

– Теперь степь два раза упомянули, – заметил Тимур.

– Не зли меня, нелюбимый сын! – рявкнул на него Картаус. – Что еще может быть безграничным, кроме степи?

– Ну я не знаю, – замялся Тимур, – может, небо…

– Вот же вырастил дурака! – совсем расстроился Картаус. – А звезды к чему приколочены, по-твоему? Пиши: «безгранично, как степь», – и не спорь со старшими.

Картаус снова задумался.

– «Чем скорбь наша обернется, думаю, тебе и самому понятно» – вот так закончи; сам поймет, что плевать мы хотели на Бердибека, да успокоится его дух.

Довольный собой, великий хан откинулся назад и открыл рот для очередной виноградины.

– А вот тех, кто собачью голову надевает, надо на примету брать, – добавил он уже серьезно.

Глава 23 Жених показывает зубы

Василиса прошлась по комнате и снова выглянула в окно – нет, высоко, не выпрыгнешь. Княгиня, конечно, слышала, что после замужества жизнь меняется, и даже готовилась к этому, но ее жизнь поменялась как-то уж слишком сильно – вряд ли это было типично для замужества. Казимир перестал улыбаться и сыпать комплиментами почти сразу после того, как за гостями закрылись двери зала. Василиса еще что-то щебетала о светлом