– ?А есть кто-нибудь другой из ордена Равноденствия?
Она сердито уставилась на него:
– ?А зачем тебе знать?
Он объяснил, и его провели внутрь, где стали задавать еще вопросы.
Рандур оказался в одной из тех мрачных подземных камер, которых в Виллджамуре было в избытке, – с минимумом света и тепла. Его посадили на неудобный табурет в углу и велели ждать. Рандур слегка запаниковал, ведь он столько месяцев считал, что ему надо будет только принести деньги и его мать окажется чудесным образом спасена.
Послышались звуки: лязгнула железная дверь, зашаркали по полу чьи-то подошвы, кто-то засопел рядом. Потом этот кто-то ухватил его за плечо и прижал к стене.
Другой женский голос прорычал:
– ?Зачем тебе Дартун?
Рандур вглядывался во тьму, пальцы на его плече каменели.
– ?Я пришел, чтобы вручить ему плату, как мы договорились. А мне говорят, что его нет, и вокруг творится не пойми что. А теперь отпустите мое плечо и скажите мне, что с ним?
– ?Он больше не вернется в Виллджамур.
– ?Но… а как же другие культисты из его ордена? – Рандур начинал впадать в отчаяние. Дартуну следовало быть здесь.
– ?Они либо ушли с ним, либо арестованы. Орден Равноденствия объявлен вне закона по всей империи.
– ?Вот дерьмо! – Рандур даже задохнулся от страха, а затем начал объяснять свою ситуацию.
– ?Я тебя вспомнила, – произнес тот же голос. – Ты – тот мальчик, которого я сама направила к нему в благодарность за спасение моей жизни. Но больше я ничем не могу тебе помочь.
– ?Вы должны. Вы обязаны. Иначе зачем я вообще пришел в этот дурацкий город.
– ?Прости. Ты можешь идти.
– ?Разве другой культист не может мне помочь? У меня есть деньги – я покажу. – Рандур вскочил, но после долгой паузы обнаружил, что в камере никого больше нет. Вскоре в камере появился свет, и его вывели наружу.
Его мир рухнул. Позже, лежа ничком на постели Эйр, ему хотелось блевать, но он лишь плакал, как десятилетний мальчишка, рассказывая ей все. Она сидела рядом с ним и ждала, когда он успокоится. Он знал это, и ему было стыдно за свою несдержанность. Но в ней, несмотря на столь юный возраст, оказались сильны задатки материнства. Это ему понравилось. Потом он встал, вышел и два часа бродил по городским мостам, вернулся промокший и замерзший.
И снова заплакал.
Эйр держала его за руку:
– ?Я понимаю, что ты расстроен, Ранд, но не будь так беспощаден к себе.
Она встала, зажгла лампы и свечи из успокаивающих трав и стала ждать, когда он придет в себя. И он вдруг ощутил, что ему нисколько не стыдно быть слабым рядом с ней. Скоро ему стало лучше, а немного погодя его сыновние недостатки вообще перестали иметь такое уж большое значение.
Глава сороковая
В долгой жизни Джерида случались моменты, когда ему было страшно. Например, когда его окружили в темном переулке и приставили меч к горлу. Или когда в юности он работал под прикрытием в бандах. Или гонялся за подозреваемым по обледеневшим мостам и скользким крышам. Когда имеешь дело с преступлениями, такое случается.
Но только теперь, ожидая пробуждения Марисы, он понял, что значит бояться по-настоящему.
Она проспала двое суток подряд, не раскрывая глаз, как заколдованная. Все это время его жизнь висела на волоске. Он уже простил ей все грехи. Какое имеет значение, если она на мгновение увлеклась кем-то другим, разглядела в нем что-то. Он даже думать об этом не будет, когда она откроет глаза. Просто притворится, что ничего не было. Его любовь к ней вызывала в нем невообразимую раньше боль.
Когда молочный свет дня начал просачиваться в окно, он огляделся и увидел, сколько всякой всячины наполняет комнату. Разумеется, все это были ее вещи. Джерид был из тех, кто не накапливает вокруг себя ничего. Как только вещь переставала быть ему нужной, он без сожаления расставался с ней. До женитьбы его комнаты стояли абсолютно пустыми. Когда в его жизни появилась она, пространство вокруг стало постепенно заполняться предметами, в основном антикварными. Конечно, бoльшая часть из них была, наверное, мусором, но ведь это был ее мусор.
Со временем он вполне привык к тому, что она постепенно наполняла его пустую жизнь объектами неизвестного назначения, и часто, бродя по дому, натыкался тут и там на предметы, которых он даже не помнил. И это прибавляло их отношениям глубины.
Когда он нежно положил ладонь на ее руку, она заворочалась, скомкав пальцами простыню. Он словно вернулся к жизни, безмолвная молитва Бору затрепетала на его губах.
