Она развернула Семьдесят Второго к себе и испытала потрясение. На секунду ее тело принялось буквально что-то говорить ей, но Лира не поняла – что же именно.
– Нет, – повторил Семьдесят Второй.
Лира отпустила его. Она не могла сообразить, чего она от него хочет, и чувствовала себя смущенной, обессилевшей и несчастной.
– Она не такая, как остальные, – сказала Лира.
Доктор О’Доннел говорила: «Вы очень хорошая», а медсестра Эм ревела и хлюпала носом. «Вам просто оказалось это не под силу».
Значит, медсестра Эм должна им помочь. Ведь доктор О’Доннел никогда слов на ветер не бросала.
– Почему ты так считаешь? – поинтересовался Семьдесят Второй.
Он рванул вперед, и Лира чуть не споткнулась, пытаясь отстраниться от него. Теперь она не хотела находиться рядом с ним. Даже когда между ними оставалось несколько дюймов, Лира ощущала, как по ее телу циркулирует какой-то теплый и живой поток, который что-то шелестел и шептал ей в уши. Она ненавидела это новое ощущение.
– Просто знаю, – огрызнулась Лира. – Она уволилась, но она хотела помочь нам.
А мысленно она добавила: «Доктор О’Доннел верила в нее. Доктор О’Доннел всегда права». Лира отчаянно желала узнать, где живет доктор О’Доннел. Ей снова вспомнилось, как доктор О’Доннел гладила ее по голове. Мама. Наверное, дома у доктора О’Доннел стоит белоснежная мебель, и в комнатах царит порядок, как в Хэвене. Только находится дом доктора О’Доннел не на берегу океана, а где-нибудь в поле, и через открытые окошки ветер несет запахи цветов.
Проехала вторая машина, на сей раз с грохотом музыки. Потом – еще одна. У нее открылось окно, оттуда высунул голову парень и что-то неразборчиво проорал. Пустая банка просвистела в паре дюймов от ее головы.
Семьдесят Второй продолжал глазеть на нее. Лира снова подумала: может, она уродливая? Похоже, теперь он это понял – ведь она же быстро смекнула, что он красивый. Для реплики привлекательность никогда не имела значения, но вдруг это стало крайне важно. Что, если людской мир сказывается на ней таким образом? Может, она уподобляется людям, становясь уродливее, принимая чужой мир, в который ее занесло?
Однако она не хотела быть безобразной для Семьдесят Второго.
В конце концов он заявил:
– Нам надо уйти с дороги и найти какое-нибудь место, чтобы поспать. – Лире показалось, что он сдерживает улыбку. – Не можем же мы лечь прямо здесь. И ты слышала, что он сказал. До утра автобусов не будет.
Они сошли на обочину и побрели по россыпи скомканных бумажных стаканчиков, пачек из-под сигарет и пустых пакетов. Вскоре они добрались до каких-то строений в окружении фонарей. Яркая неоновая вывеска гласила: «Алкоголь». Освещенный островок посреди пустоты на миг болезненно напомнил Лире ночной Хэвен, когда она, сонная, вставала, чтобы пойти в туалет, и выглядывала в окно. В такие моменты она видела сторожевые вышки и прожектора, в свете которых все делалось резким и угловатым.
У одного из домов крыша заострялась и заканчивалась крестом. Лира решила, что это, вероятно, церковь, хотя во всем прочем здание было таким же, как и остальные, – крытое кровельной плиткой, серое, отделенное узкой полосой потрескавшегося асфальта от заправки и кафе. Оба заведения оказались закрыты на ночь. Лира разобрала сделанную кем-то надпись на фанере – «Я был здесь», – и не удивилась. В таком огромном мире нетрудно заблудиться, и напоминалки не помешают.
За церковью начиналось заросшее травой поле. Оно уходило к другой дороге, где мелькали автомобили. Свет фар скользил по изгибу шоссе, как кровь по игле. Но расстояние превращало шум в непрерывное шуршание, напоминающее звук прибоя.
Когда они развернули одеяло на земле, Лира порадовалась, что они устраиваются спать неподалеку от фонарей. Пустое пространство наводило на нее тоску.
Одеяло было маленьким, и когда они улеглись на него навзничь, то выяснилось, что они невольно касаются друг друга. Лира решила, что она не уснет. Ее тело трепетало, подзуживало ее двигаться, бежать или притрагиваться к Семьдесят Второму. Но Лира обхватила себя руками и таращилась на небо до тех пор, пока не сосредоточилась на звездах. Она попыталась отыскать Кассиопею. В детстве ей нравилось воображать, будто звезды – это настоящие фонари, горящие на далеких островах, и она смотрит не вверх, а глядит через темное море. Теперь-то она знала правду, хотя звезды все еще продолжали действовать на нее успокаивающе: может, потому, что были похожи друг на дружку?
– А ты знаешь еще какие-нибудь истории?
Лира вздрогнула. Она думала, что Семьдесят Второй уже отключился. Он лежал с закрытыми глазами, положив руку себе на подбородок, и его голос звучал приглушенно.
– Ты о чем?
Семьдесят Второй убрал руку, но глаза не открыл. Лира могла свободно смотреть на него. И опять он показался ей совершенно иным, чем несколько часов назад. Он был какой-то открытый, как будто днем он нацеплял маску, а теперь весь его защитный камуфляж исчез. Лира заметила изгиб его губ, вырез ноздрей, плавные очертания скул, и ей захотелось провести по ним пальцем, изучить их.
