— Я не понимаю, какой договор? Что не должна мама отдавать? Кому?
— Передай Наде мои слова в точности! Прощай, Милочка, в этом мире мы с тобой не увидимся! Если…
Не договорив, бабушка исчезла.
Остаток дня девочка провела в смятении. Она не могла решить, стоит ли признаваться маме. Учитывая прошлый опыт, Мила сильно сомневалась в доверии родителей к ее словам. Они всегда считали девочку невозможной фантазеркой и сочинительницей, а теперь, после смерти бабушки, и подавно все припишут излишней впечатлительности и слабой нервной системе.
«Нет, — решила Мила, — пока я рассказывать ни о чем не буду, может, позже…»
Проходили дни, размывая яркость впечатлений от той встречи. Подготовка к Новому году, самому любимому Милиному празднику, отодвинула на задний план тревожные мысли и сомнения. Папа, как всегда, спрятал елку на балконе. Тридцатого декабря он торжественно внес лесную красавицу в дом и объявил домашним о сюрпризе от Деда Мороза. Мила прыгала вокруг пушистого деревца, дотрагиваясь до холодных упругих веток, присыпанных чистым снегом. Отец, довольный, улыбающийся, обстругивал низ ствола для установки елки в крестовину, отчего по квартире разносился ни с чем не сравнимый аромат свежей древесины и хвои. А потом они все вместе наряжали ее. Каких только игрушек не хранилось в большой картонной коробке! Особенно нравились Миле бабушкины, старые: серебряный дирижабль с надписью красным «СССР» и чудесный ангел в облике ребенка. Вскоре, после боя курантов, наступала очередь подарков. Затейник-папа тайно заводил будильник. Мила каждый раз радостно вздрагивала от его напористого, задорного трезвона, возвещавшего об очередном послании от Деда Мороза. Поиск подарков превращался в захватывающую игру. Сюрпризы отца казались неиссякаемыми. Последующие дни становились для девочки сплошным волнующим ожиданием их, но самый главный готовило Рождество.
Она стояла посреди бескрайнего поля изумрудной шелковистой травы. Дул легкий ветерок, и тогда поле становилось морем с мягкими, ласкающими кожу волнами. Ярко-зеленым морем под васильковым небом… Мила радовалась необыкновенному, прекрасному солнечному миру с волшебными красками, самой красивой травой, самым красивым небом, самым мягким солнцем. Там же девочка увидела храм, обнесенный воздушной резной оградой. Она миновала распахнутые ворота и, услышав призывный звон колоколов, вошла в боковую калитку. На церковном дворе, слева, возвышался обелиск, без каких-либо имен или надписей. Мила застыла, пораженная страданием и болью, исходящими от темного мрамора. Сквозь пелену слез смотрела девочка на гладкий живой камень. Монахиня взяла ее за руку, подвела к огромному аналою [72]с раскрытой древней Книгой, почти такой же большой, как сам аналой, и начала молча водить по строчкам пальцем. Отчего-то Мила точно знала, что этой Книгой была Библия.
Женщина строго приказала:
— Читай!
Девочке сделалось не по себе. Знакомые буквы перемежались с неизвестными, не складываясь в слова.
— Я не могу, — испуганно ответила Мила и вновь горько расплакалась.
— Она так не остановится! — с досадой заметила монахиня и обратилась к кому-то невидимому: — Позовите ее…
Рядом с Милой оказалась улыбающаяся бабушка.
— Милочка, давай отойдем, присядем. — Она указала девочке на скамейку, справа от обелиска. — Внученька, не нужно плакать! Хочешь, я расскажу тебе, как здесь живу?
Не дожидаясь ответа, бабушка продолжила:
— У меня столько друзей! Ты знаешь, Милочка, я прожила тяжелую, нерадостную жизнь и никогда не любила своего дня рождения, а теперь я очень люблю праздновать его вместе со своими друзьями! Запомни, мой день рождения — девятого августа. Бабушка несколько раз, настойчиво повторила дату, но для Милы смысл слов остался непонятным, ведь день рождения бабушки приходился на тридцатое октября! И вообще, при чем здесь был день рождения? Однако, переспросить она отчего-то не решилась.
— Милочка, скажи, почему ты не выполнила мою просьбу? Пойми, ты обязательно должна обо всем рассказать маме!
Девочке сделалось ужасно стыдно.
— Бабушка, прости!
— Ничего, внученька, это поправимо!
— Бабушка, я боюсь, родители мне не поверят!
— Милочка, по-другому поступить невозможно.
— Почему?! Поговори сама с мамой! Тебя-то она точно послушает!
Бабушка вздохнула и грустно посмотрела на девочку.
— Конечно, послушает. Но я не могу!
Пока они сидели и разговаривали, Мила наблюдала за необычными рабочими в белоснежных комбинезонах, которые, то и дело взмывая в воздух, быстро и легко возводили часовню из сверкающего прозрачного камня, похожего на хрусталь.
Завороженная чудесным зрелищем, девочка не отрывала глаз от строителей. И чем дольше она смотрела, тем сильнее нарастало в ней ощущение бесконечного, ослепительного счастья. Оно прибывало и прибывало, заполняя собой все ее существо, вытесняя из памяти прежние, земные привязанности.
