всеаальхарнский, скончался после долгой и продолжительной болезни. По протоколу священного инквизиционного трибунала, вакантное место должен был занять как раз Торн, который, чего греха таить, свое дело знал очень хорошо, однако этому могло помешать его неблагородное происхождение. Официально декан инквизиции был безродной безотцовщиной, и совет церковных иерархов с патриархом Кашинцем во главе никогда в жизни не утвердит его кандидатуру. Впрочем, представители аальхарнского духовенства тоже живые люди, у которых есть семьи, слабости и желания.
– Это и в самом деле не ваша забота, многоуважаемый Гиршем, – в голосе декана звякнул металл.
Ага, я все-таки прав, удовлетворенно подумал Гиршем и продолжал:
– Хотите купить членов совета?
Торн взглянул ему в глаза и вдруг улыбнулся, открыто и искренне. Отчего-то именно эта обаятельная улыбка напугала Гиршема до смерти. Он даже перо отложил, чтобы не наделать ошибок с перепугу.
– А вы знаете, где продаются эти славные господа?
Купить всех Гиршем не мог – и сказал об этом в открытую. Впрочем, кардинал Бетт и патриарх Кашинец давным-давно задолжали ему кругленькие суммы, и он, Гиршем, совершенно безвозмездно мог бы им намекнуть на необходимость вернуть долг, который, впрочем, можно будет и списать подчистую – если, разумеется, они проголосуют за нужного человека на выборах шеф-инквизитора. И не суть важно, кто были родители этого замечательного нужного человека, он давным-давно отвечает сам за себя и ничем не скомпрометировал свою скромную, но достойную персону.
Торн выслушал его, а затем взял со стола донос на Лейвгу, младшенькую, самую любимую, и медленно порвал на клочки. У Гиршема словно лопнул обруч на сердце, и он сумел, наконец, перевести дыхание. Слава Заступнику, дело начало выправляться.
– Ас вами приятно иметь дело, – медленно проговорил он. – Очень приятно. Пожалуй, мы подберем разные варианты, и вам понадобится гораздо меньшая сумма.
Торн утвердительно кивнул, и Гиршем нетерпеливо звякнул в колокольчик, вызывая слугу. Спустя несколько минут из кладовой выбежал рыжий юнец с кудрявыми локонами и поклонился, ожидая приказаний. Его хитрая физиономия и руки были вымазаны вареньем, а поношенный камзол с чужого плеча словно норовил соскользнуть со своего нынешнего тощего владельца.
– Ульян, мальчик мой, – сказал Гиршем, – сбегай-ка быстренько до господина Касселя и скажи, что я имею к нему один очень важный разговор. А потом доставь письма, и упаси тебя Заступник завернуть в кондитер скую. Понял? Бегом!
Ульян живо облизал пальцы, поклонился сперва хозяину, затем гостю, схватил стопку писем и был таков. Гиршем откинулся на спинку кресла и удовлетворенно произнес:
– Думаю, ваша неусыпность, вы останетесь довольны. Кстати, я упоминал, что у членов совета есть еще и родственники?
В зале заседания Высшего выборного совета царила благоговейная тишина, нарушаемая лишь скрипом перьев. Десять выборщиков – представители инквизиции и духовенства Аальхарна – сидели за столом и принимали решение. По натертому золотистому паркету скользили разноцветные пятна света, пробивавшегося сквозь высокие оконные витражи.
– Братья, прошу вас сложить имена претендентов в кубок.
Первый распорядитель Клим неторопливо прошел вдоль кресел и собрал в высокий серебряный кубок листки, свернутые в трубочки. Сейчас выборщики немного передохнут от начальных дебатов и пообедают, а потом узнают результаты голосования. Вряд ли, конечно, нового шеф-инквизитора выберут с первого раза, однако все может быть, даже девять одинаковых имен в выборных листках.
– Благодарю вас, братья. Теперь отдохните.
Расторопные служки принесли подносы с едой и принялись проворно накрывать на стол. В Аальхарне недавно начался пост, поэтому особым разнообразием блюда не отличались, однако Клим заметил на тарелках и каши, и птицу, и несколько видов рыбы. Не должно заставлять голодать тех, кто сейчас решает судьбу государства, подумал Клим и, устроившись за своим столом, подальше от соблазнительных обеденных запахов, начал подсчет голосов.
Как он и предполагал, с первого раза ничего толкового не вышло. Имена в выборных листках значились самые разные, и, к своему искреннему удивлению, Клим дважды наткнулся на запись «Шани Торн, декан инквизиции». Всмотревшись в почерки, Клим опознал руку кардинала Бетта, который дослужился до высокого чина, но до сих пор писал имена людей с маленькой буквы, и – тут удивление Клима стало еще сильнее – самого патриарха Кашинца: только у него была привычка убирать из слов половину гласных букв, по правилам староаальхарнской грамматики. Клим отложил эти две записки и ошеломленно воззвал к собравшимся:
– Господа, у нас в выборных листках дважды встретилось имя декана инквизиции.
Иерархи переглянулись, и маленький зал совета наполнился удивленными и возмущенными голосами. Инквизиционный протокол запрещал подобный выбор, об этом заговорили прямо, призывая к объяснению тех, кто предложил такую неподходящую кандидатуру. Кардинал Бетт тотчас же стушевался и уселся в углу, не желая признаваться, а вот патриарх Кашинец оторвался от тарелки с цельной тушеной уткой и громогласно произнес:
– А что такого? Сей господин очень хорошо зарекомендовал себя на посту шеф-инквизитора. Еретики трепещут, ведьмы горят. Так что пусть себе сидит на том же месте, я не против.
