– А, братец, – кряхтя, Луш поднялся с кресла, но приближаться не спешил: так и остался стоять возле камина, сосредоточенно рассматривая одну из безделушек на мраморной полке. – Что, корону примерить пожаловали? Так не получится теперь.
Помянутая им корона находилась здесь же – заключенная в хрустальный ларец старинной работы, она стояла на столе, и Шани, покосившись на таинственное мерцание изумрудов и рубинов на ее острых зубцах, подумал, что Хельга отдала жизнь из-за нее. Из-за пригоршни пуговиц, по большому счету.
– Где государь? – спросил Шани, глядя на Анни. Та всхлипнула и провела по глазам кружевным платком.
– Пойдемте, ваша неусыпность, – сказала она и, подойдя, взяла Шани под руку. – Он в опочивальне… Мы ничего не трогали, как вы и приказали. Пойдемте со мной.
Когда Шани открыл дверь перед государыней, то принц посмотрел в его сторону и сказал негромко и раздумчиво, словно беседовал сам с собой:
– А надо было тебя вчера пригласить. Посмотрел бы… А то вдруг ты чего-то не умеешь? Как мужик и как инквизитор. Посмотрел бы, поучился…
Шани ощутил, как виски словно стискивает тяжелым металлическим обручем. Никогда прежде он не испытывал такого гнева, который действительно помрачает душу – настолько, что сквозь его сырую тьму пробивается смертный ужас и пустота. Он слепо шагнул вперед, сжимая кулаки, и Луш тоже сделал шаг навстречу. Принц был готов к драке, он ожидал ее и искренне хотел проломить сопернику голову за корону, которая невозмутимо блестела в сумраке. Анни сжала руку Шани и буквально поволокла его прочь, хотя это было и нелегко.
– Ваша неусыпность, – умоляюще проговорила государыня. – Умоляю вас… Пойдемте.
Она думает, что я убью ее сына, устало подумал Шани, выходя вслед за Анни в длинный темный коридор. Здесь уже опустили траурные шторы, и лишь редкие факелы разгоняли гнетущий торжественный сумрак. Стук каблучков государыни эхом отдавался от стен; когда покои принца остались позади, то женщина остановилась и умоляющим жестом взяла Шани за руки.
– Ваша неусыпность, – слезно воскликнула она, – не отнимайте у меня сына, – зашуршал тяжелый шелк траурного платья: государыня опустилась на колени. – Когда взойдете на престол… прошу, заклинаю вас всеми святыми, не убивайте его. Муж умер… Я не могу лишиться еще и моего мальчика.
Шани сжал зубы – крепко, до боли в челюстях. Больше всего ему сейчас хотелось сказать, что «ее мальчик» вчера приказал изнасиловать и убить Хельгу, несчастную девушку шестнадцати лет от роду – просто ради того, чтобы ему потом не помешали спровадить на тот свет собственного отца. Потом он вдруг понял и вторую часть ее сумбурных всхлипов и вымолвил:
– Успокойтесь, ваше величество.
Веско сказанная фраза возымела действие: государыня перестала плакать и осторожно поднялась на ноги. Шани протянул ей свой носовой платок и осведомился:
– Миклуш все-таки переписал Указ о престолонаследии?
Анни промокнула слезы на щеках кончиком платка и кивнула:
– Да. Два месяца назад. Признал вас своим внебрачным сыном, уравнял во всех правах состояния и завещал вам корону Аальхарна, – она посмотрела Шани в глаза – так могла бы смотреть верная и преданная собака, которую жестокий хозяин собирается крепко поколотить за несуществующую провинность. – Обещайте, что вы не казните Луша.
– На моем месте ваш сын бы не послушался, – холодно произнес Шани и добавил: – Идемте, сударыня. Мне нужно осмотреть тело на предмет наведения порчи.
Анни кивнула и послушно пошла впереди.
Итак, сын Максима Торнвальда, ссыльный убийца, совершенно законным образом стал верховным владыкой, думал Шани, следуя за государыней. Прежнего наследника вместе с чадами и домочадцами – немедленно, сию же секунду в ссылку в отдаленное поместье, где он вскорости помрет от апоплексического удара табакеркой в висок, так и не успев стать знаменем возможной дворянской оппозиции. Луш бы так и сделал. Шани усмехнулся – настолько ненужным и пустым было то, чего сейчас от него ожидали. Корона, корона, верни мне Хельгу. А, не можешь? Ну так и не нужна ты мне…
Не отказывайся так сразу, встрял внутренний голос. Сотни людей на твоем месте зарезали бы сотню таких девушек только ради того, чтобы постоять у аальхарнского трона и смахнуть пылинку с подлокотника. А ты все ждешь неведомо чего, когда надо протягивать руку и брать.
Я жду мести, подумал Шани и вошел следом за Анни в государевы покои.
Вопреки ожиданиям, здесь было довольно людно. Вдоль стен толпилась личная государева прислуга, вполголоса обсуждая смерть владыки, лейб- лекарник Машу заполнял какие-то бумаги, устроившись за бюро возле окна, и караул возле постели со спущенным бархатным пологом стоял неподвижно, словно охранцы были куклами в человеческий рост. Когда Шани вошел в спальню, то все разговоры моментально прекратились, и сидевшие люди поднялись и склонили головы – не перед вдовствующей государыней, перед ним.
– Добрый день, ваше высочество, – прошелестели тихие голоса и смолкли.
Шани распахнул дверь пошире и приказал:
– Вон. Пошли вон.
Он впервые видел, чтобы вон шли настолько быстро и слаженно. Машу подхватил свои бумаги и тоже вознамерился было покинуть спальню, но Шани
