вроде тебя. Ежели судьбы такой ей не желаешь, будь завтра в полночь на Монастырском взгорье, тенеграф же свой безбожный имей при себе.
Дабы ты не сомневался, что Саннэ у нас в руках, оставляем тебе локон ее волос, отрезанный с ее головки тем самым ножом, чью остроту потом мы на ее горле проверим. Если не появишься ты, собачий сын, предадим ее пламени, и это все, что тебе от нее останется.
О помощи не проси, мы несомненно об этом прознаем. Приходи сам-один и без оружия.
Честные граждане».
Хольбранвер тяжело оперся о стул. Он предполагал, что кто-то может попытаться выкрасть тенеграф, поэтому после лекции спрятал его в часах в королевской библиотеке. Но хоть и считал он себя человеком весьма разумным, ему даже в голову не пришло бы, что кто-то, дабы раздобыть тенеграф, может обратиться против его ребенка, против маленькой Саннэ.
Охватило его парализующее чувство бессилия. Не знал даже, к кому обратиться за помощью. Во дворце и в университете каждый был членом какой- либо партии. Откуда ему знать, кто скрывается за «честными гражданами»? Не был ли это, например, эклезиарх? А может, командир гвардии? Король наверняка бы его выслушал, но ведь сам-то он не побежит искать Саннэ. Поручит кому-то из придворных, графу Детрано либо маркизу Леваллю. А если один из них и стоит за похищением?
Хольбранвер некоторое время тасовал в голове различные сценарии, но все они были достаточно рискованными.
Далеко за полдень он вышел из дому и двинулся в сторону королевского дворца за своим тенеграфом. Было у него лицо висельника, идущего на эшафот.
Монастырское взгорье пользовалось в Сериве мрачной славой. Дома его, разделенные улочками столь узкими, что не могли б на них разминуться две повозки, некогда принадлежали Молчащим Сестрам – старому, дореформационному ордену. Сестры исповедовали чистоту, состоявшую в том, что тела их ни разу не просвечивало солнце, ни разу не порождали они солнечную тень, которую полагали источником всяческой мерзости. Потому монастырь не имел ни одного окна, равно как и прилегающие к нему лепрозорий, госпиталь, школа и жилые дома, которые выстроили верные, что придерживались тех же суровых правил.
Потом пришли новые времена – времена эклезиарха Андреоса и его инквизиторов. Орден обвинили в греховных практиках и несоблюдении решений последнего синода, после чего – распустили. Однако сестры не покинули монастырь. Затворились внутри вместе с группой верных, уверенные, что переждут власть Андреоса, что никто не сумеет выбить их из темного лабиринта каменных построек, соединенных подвалами и крытыми мостами.
Эклезиарх даже не пытался. Приказал замуровать все выходы, а потом выставил подле них стражников.
Рассказывали, что еще много месяцев после этого, если приложить ухо к стенам, по ту сторону слышен был вой обезумевших от голода сестер. Кое-кто рассказывал, что доныне из мрачных, лишенных окон зданий доносятся порой странные звуки. Матери и няньки во всей Сериве пугали детей, говоря, что ночью сестры в тенях выходят из туннелей в город, похищают из кроваток шаловливых детей, а потом устраивают пир из человечьего мяса.
Всякой масти разбойники и поединщики не боялись, однако, этих историй. Для них опустевший лабиринт узких улочек и стен без окон внутри квартала Контегро был лучшим в Сериве местом для сведения счетов без свидетелей и риска, что в дело вмешается гвардия.
Эта ночь, даже для мрачной истории взгорья, была особенной, исключительной.
И вот когда луна взошла высоко на небо, в переулках оказалось семеро человек, которым, по несчастному стечению обстоятельств, выпало встретиться здесь в полночь. Люди эти кружили какое-то время в лабиринте отвесных стен, затененных переходов и слепых закоулков, поскольку найти друг друга на Монастырском взгорье было не так-то легко, большинство же переулков здесь названия не имело.
Наконец два первых персонажа повстречались друг с другом в одной из аллеек.
Фигура в капюшоне, вышедшая из длинного туннеля, внезапно остановилась. Впереди увидала завернутого в плащ мужчину с повязкой на глазу; были у него длинные черные кудрявые волосы.
Фигура сбросила плащ, холодные глаза заискрились в свете луны. Блеснула рапира.
– Мы здесь, – отозвалась она странным низким голосом. – Пришли тебя убить.
– И сколько кошелей и угроз понадобилось, чтобы меня найти? – ответил Черный Князь с печальной усмешкой. Не удивился, что его предали. Безумное бегство в Сериву было последней соломинкой. По сути, он чувствовал себя мертвым уже с того момента, когда старые враги отыскали его во Флорентинии.
– Всего один, – сказала женщина. – Ты не слишком хорошо прятался.
– Напротив. Гвардия не имела понятия, где я находился.
– Жаль, что люди из твоего окружения не настолько умелы.
Князь отбросил плащ и выхватил рапиру.
– Закончим это, – сказал. – Я уже замерз, ожидая.
– Прежде чем ты умрешь, узнай наше имя, – ответила женщина. – Имя нам Легион. За то, что ты сделал, мы высосем твою тень до дна.
За стеной раздались едва слышные звуки. Что-то шуршало там и царапало камень, словно желало добраться до источника голосов, от которых его отделял лишь двойной слой камня.
