Стеклянная республика

зеркалами, а, очнувшись, обнаружила себя в другом мире, отрезанной от любимого ребенка… Ребенка, который стал ее домом и самой сутью. Сколько ей потребовалось времени, чтобы понять, что случилось? Что место, которое она так лелеяла, находилось где-то, где она никогда не была, где-то, куда она не могла вернуться. Что ее воспоминания об этом месте принадлежали другому. На что бы она пошла, чтобы сохранить эти воспоминания?

Кара почувствовала острую боль, словно от сломанного ребра. Посмотрела на разбитые бутылки – доказательства ностальгического пристрастия Богини.

– Как давно? – выдохнула она. – Как давно вы попались между двумя зеркалами?

Дороги, составляющие губы Матери Улиц, свернулись, словно от презрения, но она не ответила.

– Где проход? – требовательно поинтересовалась она городским голосом. – Где трещина, пролегающая между городами? Я этого не помню, значит, твоя сестра не знала. Скажи, как мне снова вернуться домой?

У Кары пересохло во рту. Подумав о Парве, она стиснула зубы, а потом ответила:

– Никак.

Мать Улиц вдохнула.

– Я должна узнать. Должна. Должна вспомнить. – Свет ее глаз сделал кожу Кейс болезненной, когда она повернулась к сенатору. – Принеси еще дозу, Маргарет.

– Пожалуйста…

Слегка вздрогнув, Кара поняла, что Кейс обращается к ней, а не к Матери Улиц.

– Пожалуйста, Парва, просто скажи ей. Скажи ей, где ты прошла… это ничего не изменит. Она все равно добьется своего.

Но Кара покачала головой, сжав губы. У нее оставалась только упертость. Она чувствовала колючки в коже. Руки начали дрожать. Все, что она могла – только сопротивляться.

Лицо Кейс исказилось яростью:

– ПАРВА! – закричала она на Кару.

Девушка отступила на полшага, и в ее сумке звякнули две стеклянные вещицы. Не успев взять себя в руки, она бросила на сумку виноватый, отчаянный взгляд.

Кейс считала ее выражение, и в ту секунду Кара поняла, что тело ее подвело.

Потом Кейс бросилась на сумку.

– Подождите, подождите… – Кара вцепилась в ремни, но зеркалократка ее опередила. Девушка почувствовала, как сердце забилось где-то в горле, когда Кейс залезла внутрь. Губы сенатора сжались в жесткую линию, когда она вытащила Глаз Гутиерра, и на отчаянную секунду Кара подумала, что женщина остановится на этом, но та снова полезла в сумку и извлекла пузырек с дверным снадобьем.

Серые пальцы изогнулись, словно краны, чтобы взять тонкую склянку.

Прозрачная жидкость засветилась зеленым под пристальным взглядом Богини.

– Ну? Это оно? – спросила Кейс. Она все еще смотрела на стеклянный глаз в своей ладони. – Можно забрать девчонку?

Голос Матери Улиц стал мягким, словно дождь, стучащий по крышам:

– Делай с нею, что пожелаешь. Меня это больше не волнует.

Глава 34

Всю дорогу наверх через мрак лифтовой шахты к тусклому свету холла, а потом снова в зеркальное уединение основных лифтов, Кара не проронила ни слова. Девушка обхватила себя руками, словно они оставались единственным, что не давало ей рассыпаться. Какая-то ее часть не чувствовала, что они покинули этот кошмарный зал, все еще находясь глубоко под землей, в том остановившемся мгновении, когда Мать Улиц лишила ее единственной возможности попасть домой.

Кейс стояла чуть позади Кары, пистолет Корбина лениво лежал у нее в руке, словно для члена Серебряного Сената ходить вооруженной – самое обычное дело в мире. Возможно, как раз из-за ее беззаботности никто не бросил ей вызов. Кара лишь смутно отметила, как быстро сломленный невольник из подвала скрылся под отполированной поверхностью главного бюрократа зазеркалья.

Наконец, когда они подошли к двери ее квартиры, Кара повернулась к своей похитительнице.

– Все те люди, – тихо проговорила она, – разве они ничего для вас не значат? Вы никогда не думали сказать «нет»?

Кейс мрачно ей улыбнулась:

– О, я говорила «нет». Один раз.

Кара открыла рот, чтобы спросить, что случилось, но потом снова его закрыла. Она знала, что произошло, видела боль в глазах пожилой женщины. Кейс наказали.

Парву – единственную зеркалократку среди бессчетного множества похищенных Матерью Улиц полулицых, ее сестру, Лицо Стеклянной Лотереи – забрали, чтобы научить Маргарет Кейс послушанию.