Стеклянная республика

Потребовалось много времени, чтобы привести мышцы в порядок. Кара позволила себе опустить голову на пол.

Волосы под платком взмокли от пота, глаза казались камешками в черепе. Она изнемогала. В голове было пусто. Постепенно она стала осознавать одну мысль, тлевшую, словно уголек, погребенный в остывающем пепле мозга.

«Я не буду выступать для вас, сенатор».

Наверное, прошел не один час – свет в окнах потускнел, и выкованные из облаков башни окрасились в цвета заката.

«Не буду».

Попробовав встать на ноги, Кара вздохнула с облегчением: пусть чувствительность еще не до конца вернулась к ним, но они хотя бы разогнулись. Ноги устали, но были ее собственными. Протяжно вздохнув, девушка встала и, пошатываясь, подошла к окну. И только дважды подергав ручку, заметила рубцы на блестящем металле рамы: она была заварена намертво. Кейс оказалась не настолько глупа, чтобы второй раз оставить ей путь к отступлению. Снаружи кто-то пел, радуясь началу Ночи Розыгрыша. Стекло делало его голос пронзительным.

Кара оказалась в ловушке, отрезанная ото всех, кто ее знал. Девушка посмотрела вниз, на реку, на отраженное в ней пламя вечера. Это освежило память.

«Я буду…»

Теперь воздух двигался внутри нее свободнее, тело снова ощущалось своим. Кара потерла кончик большого пальца, но не царапала кутикулу. Руки чесались что-нибудь взять, что-нибудь сделать.

Взгляд упал на косметичку на комоде. Кара взяла ее и поднесла к окну. Руки дрожали, но это было просто желание – энергия, кипящая в ней. Она стала быстро писать огрызком карандаша для глаз, скрипя по стеклу. В мире, где изображение было всем, окно держало изображение Лондона-за-Стеклом, города Кейс, и Кара писала по этому изображению неровные черные буквы, пока, наконец, с последним всплеском переполнявшей ее энергии, не швырнула карандаш на пол.

Сердце колотилось, когда она отступила назад и прочитала:

Где крыши похожи на волны,
А зеркала, как моря,
Пусть это не видит никто из друзей,
Но я – по-прежнему я.

В этом городе или в другом,
Во вдохах и решениях, в каждом слове,
которое произношу, и в каждой мысли, которую думаю,
в любви или в проволоке, в отчаянии или страхе,
в моей собственной коже.
Всегда
Буду. Я.

Кара уселась на пол, скрестив ноги. Руки, сложенные на коленях, наконец-то перестали дрожать. В небе померк последний свет. Далеко внизу девушка услышала автомобильный гудок. Сейчас должны прибыть гости церемонии, догадалась она, разодетые в пух и прах, носящие асимметричные вечерние наряды с обложек журналов. Они приведут свои семьи, чуть ли не теряющие сознание при мысли о встрече с Лицом Стеклянной Лотереи. Кара улыбнулась, пробуя выражение лица. Риск. Только для себя.

«Жаль вас разочаровывать».

Напугав ее, запищал компьютер. Она долго не двигалась, но пищание все не прекращалось – высокий, многократный звук, такой же вежливый и настойчивый, как сборщик налогов, зажавший дверной звонок. Наконец, уступив любопытству, Кара отправилась к стоящему на столе монитору.

На экране мигали отзеркаленные слова «Входящий вызов». Кара ткнула наугад клавишу, и в сердце впился маленький шип гнева: на экране появилось лицо Кейс.

– Графиня, – раздался ее голос из динамиков компьютера. – Надеюсь, ты хорошенько выспалась.

– А не отвалить ли вам, сенатор? – сладким голосом ответила Кара.

– Тебе нужно в гримерную. Пожалуйста, спустись на пятидесятый этаж.

В двери щелкнул замок.

– Какая точность, – не впечатлилась Кара. – Неужели, кто-то висел на проводе, чтобы открыть дверь, когда вы это скажете?

Кейс не обратила внимания на презрение в Карином голосе.

– Пожалуйста, спустись на пятидесятый этаж, – повторила она.

Заметив маленькую камеру в рамке монитора, Кара фыркнула и покачала головой.

Кейс уставилась на нее. На сморщенном лице не читалось никаких узнаваемых эмоций. Не сказав больше ни слова, она отошла от камеры.

Кара зашипела. Иголка в сердце вдруг превратилась в огромную колючку.

Теперь, когда Кейс отошла в сторону, Кара смогла рассмотреть комнату. Это оказалась маленькая гардеробная рядом с Залом Красоты, где она сражалась с платьем из колючей проволоки. Вместе с сенатором там находились еще два человека.

Первый – стоящая на коленях Эспель. Она держала руки за спиной, плечи напряглись – очевидно, ей связали запястья. Девушка смотрела в камеру расширившимися от страха глазами по обе стороны от серебряного шва. Слезы симметрично бежали по лицу, оставляя одинаковые дорожки на щеках.

Вторым человеком оказался Корбин. Он стоял над Эспель – официальная черная форма, плечи пересекает серебряная тесьма. Одна его рука крепко