«Если вы не помните, – возразил он, – то откуда вам знать?»
Кара судорожно искала, что могла бы сказать, но без толку. Нити собственной лжи слишком сильно ее опутали.
– Пожалуйста… – прошептал Гарри Блайт. Он больше не смотрел на прокурора. Он смотрел на Кару. – Пожалуйста.
Сенатор Кейс встала и обратилась к прокурору:
– Мистер Малахит, я правильно понимаю, что признание транслировалось, и линии были открыты?
– Так точно, мадам сенатор.
Кара уловила краешек улыбки в голосе Кейс, даже не видя ее на лице пожилой женщины.
– Тогда, возможно, нам следует услышать, что скажет народ, которому мы служим?
Прокурор наклонил голову и кивнул женщине, сидевшей за столом у камер. Та передвинула один из рычажков вверх, и из акустической системы зала суда затрещали голоса.
– …убить мало…
– …свинство…
– …забрать лицо. И это еще мало для такого… хотел девизуализировать чистую девушку…
– …отнять жизнь… это больше, чем он заслуживает…
– …Безликая мразь. Животное. Зарезать, как…
Голоса кружили вокруг Кары, вызывая головокружение. Внизу, на скамье подсудимых, Гарри Блайт не горбился и не протестовал; он просто продолжал глядеть на нее, не подавая признаков того, что вообще слышит голоса.
«Пожалуйста», – беззвучно произнес он.
– Достаточно, – проговорила Кейс. Динамики по углам комнаты перешли на шепот и затихли. – Мистер Блайт, наши сограждане не склонны к милосердию. Не могу сказать, что виню их. Вы мне
Кейс остановилась и наклонилась к сенатору Призме, пробормотав ей что-то на ухо, кивнула и снова выпрямилась.
– Мои коллеги по Серебряному Сенату согласны, что единственным справедливым наказанием будет самое серьезное, предусмотренное нашими законами для таких, – она остановила взгляд на приговоренном, – как вы.
Кара была почти уверена, что видела взволнованный румянец, проползший по ее чертам пожилой училки, прежде чем она сказала:
– Гарри Блайт, вы приговариваетесь к пробуждению вашей протезной стороны с немедленным вступлением приговора в силу. – Кейс махнула стоящим ниже охранникам. – Разбудите его Пэ-О.
У парочки людей в комнате перехватило дыхание, и они забормотали:
–
– Немного сурово… в смысле: что бы он ни замышлял, графиня ведь не пострадала…
Кара огляделась, ища источник несогласных голосов, надеясь, что они преобладают, но кто бы ни говорил, они быстро пристыженно замолкали под мрачными взглядами соседей.
Не одно лицо, принадлежащее Зеркальной знати, раскраснелось и разгорячилось на вытянутых через барьер шеях.
– Во имя тебя, – наклонившись, прошептала сенатор Кейс Каре на ухо, нежно сжав ее бедро. – Мы делаем это ради тебя.
Внизу, в зале суда, одетые в черное охранники схватили Гарри Блайта, стащили его со скамьи подсудимых и поставили на колени перед телевизионной камерой, заломив руки за спину. Один из них приставил пистолет к его лицу, но Блайт не сопротивлялся. Он казался вялым, словно старый труп. Губы шевелились, но не издавали никаких звуков.
Он закричал только тогда, когда доктор шагнула вперед и открыла серебряный чемоданчик. Его вопли наполнили комнату, и Кара почувствовала, как такие же крики, пытаясь высвободиться, заполняют ее грудь, вытеснив воздух.
Доктор взяла из чемоданчика шприц с прозрачной жидкостью. Рутинным движением стряхнула пузырьки, когда охранник пихнул голову Блайта на одну сторону, открывая бледную, словно мякоть яблока, кожу на шее.
–
Блайт замолчал. И только тогда, когда все лица в комнате повернулись к Каре, девушка поняла, что это выкрикнула она. Ее мысли бурлили, словно всколыхнутая вода. Она отчаянно нащупывала, что сказать:
– Я… вы делаете это для меня, и я благодарна. – Она выпрямилась, пытаясь не перейти на скороговорку. – Но я этого не хочу.
Она выдохнула:
– Не во имя меня. – Слова вышли медленно и четко. – Я не смогу с этим жить.
