– Это
Бет мысленно перенеслась в кабинет директрисы, к Каре, крепко себя обнимающей, словно руки были единственным, что не позволяло ей рассыпаться. Словно она была смята и нуждалась в ком-то, кто смог бы вновь ее расправить.
А Бет была слишком сердита, чтобы даже хотя бы попробовать.
Она с усилием тряхнула головой, возвращаясь назад в настоящее, к осенней ночи, их армии светящихся стеклянных солдат. К их войне.
Девушка посмотрела на Фила.
– Это написала моя лучшая подруга, – объяснила Бет, с удивлением обнаружив, что из глаз полились слезы. – И это не «лом», а кусочек стихотворения, в нем говорится…
Но парень не слушал, глядя куда-то мимо, и все остальные – тоже.
Высоченный силуэт шел к ним посреди пустынной дороги, мимо пустых ресторанчиков и ярко отражающих окон, в ботинках высотой в милю. Он передвигался странной, вертлявой походкой, словно одна нога была значительно короче другой. Позади сыпался мусор; обрывки тянулись шлейфом, словно он их выделял. Силуэт был слишком далеко, чтобы как следует его рассмотреть, да и Белосветные слепили глаза, но запах…
Бет посмотрела на Фила. Его ноздри задрожали, когда потянуло душком гниющих фруктов и плесени.
Парень не отводил взгляда от мужской фигуры, когда та ступила в свет. Бет с трудом сглотнула; она никогда не видела этого создания, но знала, кто это.
– Филиус, – голос мусорного мужчины, выдавливаемый из легких – проколотого футбольного мяча, был слаб. – Я так тобой горжусь.
Гаттергласс проковылял вперед еще шага два, потом половинки его губ наползли одна на другую, отчего челюсть стала казаться вывихнутой. Яичные скорлупки выскользнули из глазниц. Тело обрушилось вниз, обернувшись грудой мусора на асфальте.
Глава 22
Палец Кары оторвался от стены. Металлическая колючка, венчавшая его, выпачкалась в пыли. Девушка уставилась на нацарапанное стихотворение – она сама его написала или это сделало проволочное существо, пленившее ее? Кара была испугана, истощена и не могла даже плакать – так устала, что упала бы, не держи ее проволока. Металлические колючки гнали Кару по улицам через крыши и дворы, пока вокруг, словно склоны ущелья, не вздыбились офисные здания. Кара метнулась к пешеходам, сбивая их с ног. Одна старушка в ужасе уставилась не ее лицо, но проволока толкала девушку так быстро, что она едва разглядела свое отражение в ближайшем окне – разорванные ноздри, располосованные щеки, залитые кровью зубы – прежде чем пронеслась мимо.
Перед Карой вздыбилась стена, и она, поднырнув под перекладину и пролезая в дверные проемы, устремилась по узким щелям в лабиринт крошащегося бетона. Воздух вонял влажным цементом, и она, извиваясь, как червяк, прокладывала в тишине свой путь.
Внезапно проволока замерла во тьме, обездвижив девушку, и Кара, забывшись, закричала. Колючки взрезали губы, кровь побежала вниз по горлу.
Девушка застонала, едва ворочая разорванным языком, испугавшись, что ее привели сюда умирать, но нет, проволока дернулась, сместилась, прокалывая кожу в новых местах, и возобновила гонку.
Только когда далеко внизу взвыла полицейская сирена, Кара поняла, как высоко забралась, – на последний этаж недостроенной башни: голый бетон, не хватает одной стены. От стройплощадки, раскинувшейся внизу, ее отделял лишь тонкий брезент, хлопающий под напором свистящего ветра, и пятьсот футов пустоты.
Неоновые фонари, установленные на кранах, словно глаза на стебельках, повернулись к ней, отбеливая кожу до костяного белого, белее белой девушки. Кровь, запекшаяся на руках вокруг колючек, стала черной.
Кара чувствовала, что ускользает. Ей хотелось раствориться в себе, ничего не чувствовать, умереть – это было бы гораздо проще. Ей так хотелось хотя бы закрыть глаза…
Она позволила векам сомкнуться, но колючка тут же легонько погладила увлажненное глазное яблоко. Вот и новый источник страха, помогающий держать глаза открытыми.
Проволока хотела ее внимания.
На стройке бушевали машины, даже глубокой ночью: рычали подъемные краны – металл скрежетал об металл; ревели бульдозеры, и вдалеке грозно постукивали отбойные молотки.
«Почему?» – выдохнула она и почувствовала, как рука вновь поднимается. Кара была благодарна – ей не хотелось испытывать этого чувства, но она все равно ощутила накатившую на нее горячую волну облегчения: благодарность за то, что существо не схватило ее язык и не сжало, как гармошку, заставляя отвечать на собственный вопрос. Вместо этого оно взяло ее руку и накарябало ответ на грязи.
