ямы, в общем, за день порядком умаялись, зато повидались с Анфиской — старуха Казы-Айрак отвлеклась на зов молодой хозяйки, вот девчонка и улучила момент, к своим прибежала.
— Ой, братцы! Вижу, тяжко вам.
Федька оскалил зубы:
— Ничо! Ты-то как?
— И я ничо. В юрте прибираюсь, а завтра — старуха сказала — будем колеса кибитками смазывать.
Быстро, как всегда на юге, темнело. Вот еще только что в сиреневом воздухе маячили какие-то смутные тени, и вдруг — темнота. Густая, почти непроглядная, лишь чуть смягченная светом узкого месяца и далеких мерцающих звезд.
Ратников снова задержался у костра — сидел, смотрел на огонь, думал. Никто его не трогал — видать, привыкли уже. Даже пес Камсикар, подбежав, лишь махнул хвостом, словно бы разрешая — сиди, мол, да сгинул, где-то в ночи, и вскоре где-то за околицею становища послышался лай.
Михаил потянулся, подкинул в костер каких-то веток — это добро разрешалось жечь безвозбранно, правда, и огня они давали мало, а больше дымили. Ну, хоть так…
Позади, за спиной, вдруг послышались чьи-то легкие шаги. Кто-то проскользнул, сел к огоньку рядом. Миша скосил глаза и удивленно свистнул:
— Госпожа!
— Сиди, не кланяйся, — махнула рукой Ак-ханум.
Узкие синие штаны, сапожки из мягкой замши, белый, с синим узорочьем, халат — «дэли», такая же белая, отороченная лисьими хвостами шапка из мягкого войлока… Может, это из-за одежды так вдовицу прозвали — Ак-ханум — «Белая госпожа»?
— Расскажи мне про свои земли, урус, — обняв коленки руками, негромко попросила девушка. — Говорят, там много больших городов.
Михаил, пряча усмешку, кивнул:
— Много!
— В каком ты жил?
— В Новгороде. Это большой и богатый город, с белокаменными храмами, с могучими стенами и рвами, с немолчным торгом, где каких только товаров нет! Кто только туда не приезжает…
— Я знаю. Наши купцы тоже ездят. А кроме Новгорода, какие еще города есть?
— Да много. Владимир, Полоцк, Псков, Переяславль, Рязань, Киев…
— О, да, да — Киев и Рязань я знаю. У вас ведь в каждом городе — свой князь?
— Ну, почти так. Княжеств на Руси много.
— И все друг другу — враги.
— Ну, не все, но… В общем, ты правильно заметила. Дозволь спросить кое-что?
— Спрашивай.
— Ты помнишь смешного отрока в кургузых портах?
— Помню. Я велела отправить его в Сарай — тут от него мало толку.
В Сарай!
Миша поспешно спрятал радость — ну хоть что-то конкретно узнал!
— А почему ты про него спрашиваешь? Это твой родич?
— Думаю, что да.
— Забавный. Все глазами хлопал, всему удивлялся и говорил… как-то смешно и не очень понятно.
— А… А откуда он здесь взялся?
— Наши ездили за плавником. Ну вот как вы сегодня. Выловили в море. Там еще с ним двое было — нас увидали, пытались сбежать… Далеко не убежали. Джама хоть и слуга, а стрелы кладет метко.
— Они тоже были смешно одеты?
— Я не видела. Но, говорят, — да. Как ты. Вот не знала, что урусуты заправляют рубахи в порты! Так что — удобнее?
— Не знаю.
Ак-ханум неожиданно вздохнула:
— Ох, не зря ты так печешься об этом отроке.
Замолчала, немного посидела, а потом тихо, нараспев, произнесла:
— Кулун алган куландай кулунумдан айлырдым. Айрылышкан анкудай эр улумдан айрылдым.
— Какие печальные стихи, — прошептал Ратников.
— Да, печальные… Это песнь о разлуке: подобно кулану, лишившемуся своего детеныша, я тоже разлучен со своим детенышем… вот так примерно.
