Юная госпожа не забыла своего обещания, она вообще никогда ничего не забывала. Уже с утра, не успел Ратников позавтракать лепешкой и мясом, как у летней кухни к нему подошел Рахман. Поклонился низенько — едва тюрбан не слетел, улыбнулся:
— Сегодня, господин, пойдем. Мой друг самаркандец, надеюсь, еще не уехал.
— А что, мог уехать?
— Мог, господин, — управитель развел руками. — Ведь уж почти месяц прошел.
— Ну, тогда пошли… точней — поехали. Возьмем на конюшне лошадей.
— Господин, позволь сказать, — вдруг замялся Рахман. — Я, видишь ли, не очень-то хорошо держусь в седле. Давай, ты поедешь, а я пешком рядом пойду? Только быстро не скачи.
— Пешком, говоришь? — Михаил ухмыльнулся и махнул рукой. — Ну, как знаешь — хозяин-барин.
Так и двинулись: Ратников неспешно трусил на гнедом коньке, управитель шагал рядом.
— И далеко нам добираться? — скосив глаза, поинтересовался молодой человек.
— О, нет, господин, недалеко. Сейчас вернем к рынку, потом — по улице Медников, с нее — на Работорговую улицу — очень красивая, широкая улица, вся в каштанах — а там уже рядом и постоялый двор Косого Абдуллы. Там обычно и останавливается мой друг самаркандец.
— Хм, самаркандец… — Михаил хмыкнул. — Имя-то у него есть?
— Все его так и зовут — Анвар Самаркандец. Он хороший человек.
— Ладно, посмотрим — что за хороший… Куда сейчас?
— Вон, господин, налево, мимо стройки.
— Да тут везде стройки! Весь город — сплошная стройка, вот гастарбайтерам повезло!
— Что ты сказал, господин?
— Так… о своем. Строят, говорю, много.
— Да уж, — Рахман охотно закивал. — Много! Сарай — большой город, а ведь вроде недавно начал строиться. В прошлое лето еще ни вон тех домов не было, ни этих. И ту мечеть совсем недавно построили.
— А вон ту церковь, рядом?
— Вместе, за один раз и выстроили.
— То-то я и смотрю — похожи.
Молодой человек усмехнулся: действительно, церковь и мечеть выглядели ну не то, чтоб как близнецы-братья, но как творение одного зодчего — точно! И купола — что у мечети, что у христианского храма — одинаковы, и колокольня на минареты очень похожа. И украшена — что та, что другая — красивой поливной керамикой, кстати — бирюзовой.
— Вах, эту плитку тоже Самаркандец привез. Из Ургенча.
— Почему ж не из Самарканда?
— Ту, что у нас — из Самарканда, а эта — из Ургенча, — со знанием дела пояснил домоправитель и вдруг заискивающе улыбнулся. — Господин, может, щербету у разносчиков купим? Вкусный у них щербет.
— Щербет? — не сразу врубился Миша. — Что еще за щербет?
— Вон как раз и разносчик. Я позову?
— Зови, ладно.
Щербет оказался вкусным — густым, кисло-сладким, тягучим. Оба путника выпили аж по две фаянсовые чашки. Кинув разносчику медяшку, зашагали дальше, благо и недалеко уже оставалось идти.
Работорговая улица напоминала типичный парижский бульвар, какой-нибудь Распай, Монпарнас, бульвар Итальянцев… Такая же широкая, мощеная, с аккуратно посаженными по обеим сторонам деревьями — каштанами и платанами. Не хватало только сине-зеленой таблички с названием и номером округа.
И так же на бульваре… сиречь на Работорговой улице хватало различного рода забегаловок — устроенных прямо под открытым небом небольших закусочных — харчевен. Посетители — в большинстве своем степенные купцы и приказчики в чалмах и длинных полосатых халатах — неспешно пили шербет из больших чашек, ели, что-то негромко обсуждая. Вкусно пахло жареной рыбой, и Ратников, проезжая мимо, ощутил вдруг какое-то непреодолимое детское желание забраться с удочкой в камыши да просидеть там весь день напролет в полном одиночестве, наедине со своими мыслями. Эх, найти бы Артема! Неужели, они сейчас вот встретятся? Вот совсем осталось чуть-чуть…
— Сюда, господин! — останавливаясь, Рахман указал на коновязь возле распахнутой настежь большой двухстворчатой двери. — Внутри — постоялый двор Косого Абдуллы, а здесь — харчевня. Заходи, господин, там все и узнаем.
Мухой вылетевший из харчевни служка, проворно привязав лошадь, изогнулся в угодливом поклоне:
— Прошу, любезнейшие господа, заходите! Нынче у нас чудесная осетрина под белым и красным соусом!
