— Любую говоришь? Хм… — Мефодий махнул рукой. — Токмо с глины-то парень твой не так скоро явится. Может, седмица пройдет, может — две.
— Понятно. А далеко эта глина?
— Сказал же, на том берегу. Работы там много… до льду успеть бы.
— Ладно, через две неделю зайду. Думаю, мы с тобой сладим.
Ничего не сказав в ответ, хозяин отвернулся к тиглям. Лишь махнул слуге раздраженно:
— Охлоня! Сказал же, проводи гостей.
И это «проводи» прозвучало как «выпроводи». М-да-а…
— Идемте, господа мои, — забежав вперед, слуга зашагал к воротам.
Мимо конюшни, мимо хлева и птичника, мимо навозной кучи и роющих какую-то яму доходяг-слуг.
— Что-то не очень обрадовался этот старик, — задумчиво бормотал Миша. — А ведь я б заплатил с избытком. Серебришко есть… а не хватило бы — у госпожи занял бы. Дала б.
— Да и я б, Мисаиле, помог! Ниче… подождем, никуда твой отрок не денется.
— Осподине… — Чуть прикрыв ворота, служка Охлоня выскочил следом.
Оглянулся по сторонам и шепотом произнес:
— А Темирка-то отрок — ни на какую глину не ездил.
— О, как! — изумился Ратников. — И где ж тогда он?
Ухмыльнувшись, Охлоня пошевелил пальцами.
И ведь выпросил-таки дирхем — а как не дашь? Ничего ж тогда и не узнаешь.
— Ну вот, — опасливо оглядевшись вокруг, слуга поспешно спрятал денежку. — Я и говорю — здеся отрок ваш, на усадьбе. Хозяин, вишь, обещался Эльчибеевым людишкам его запродать — те скупают негодных.
— Негодных?
— Ну, да, — Охлоня с пренебрежением сплюнул. — Правду сказать, Темирка-то совсем малахольный, к никакой работе непригодный. На что такой? Вот Мефодий и решил избавиться, да до завтрева парня в сарай посадил, чтоб не сбег.
— А что, Тема… Темир уже бежать пытался?
— Да не-е, — слуга неожиданно рассмеялся. — Куда ж ему бегти-то? Я ж и говорю — малахольный.
— Эльчи-бею, говоришь, продать хочет… Чего ж не мне? Я больше дал бы.
— То — ты, — невесело покачал головой Евстафий. — А то — Эльчи-бей. Ты одного отрока купишь, а Эльчи-бей — и дальше, потом возьмет…
— Понятно — постоянный клиент. Значит, не продаст и уговаривать бесполезно?
— Нет, — служка покачал головой. — Не продаст. Уже сговорился.
— Жа-а-аль, — Михаил широко зевнул и усмехнулся. — Ладно, и черт с ним, с отроком. Не такой уж и важный родич. Ну, хоть на него поглядеть бы, поговорить… А уж там я, может, и с Эльчи-беем сговорился. Поможешь?
— С Эльчи-беем тебя свести? — глупо улыбнулся Охлоня. — Не-е-е… Не того я полета птица.
— Да не с Эльчи-беем, — терпеливо пояснил Ратников. — Мне б с парнем поговорить.
— Ой… нелегкое дело. Сам видишь — забор тут у нас. Собак по ночам спускають.
— Три дирхема.
— Ой, тяжело…
— Четыре.
— Пять! Токмо тебя ради — добрый ты человек, видно сразу.
Михаил тряхнул головой:
— Так я зайду ночью.
— Не!
— Что значит — «не»? Не договорились, что ли? Тогда давай серебряхи обратно.
— Не ночью, нет, — слуга понизил голос. — Как в церкви Хевронии колокола к вечерне забьют, так и приходи. Хозяин на молитву уедет, а ты во-он с той стороны зайди, с проулка — я тебе открою калиточку. Поговоришь, токмо недолго. Смотри, не опаздывай.
— Не опоздаю. А коли все добром сладишь, еще серебряшку дам.
— Вот и ладненько, — обрадованно потерев руки, Охлоня скрылся за воротами.
До вечерни оставалось уже не так и много времени, и Ратников решил не идти на усадьбу, а перекусить где-нибудь в ближайшей корчме, куда позвал и Евстафия.
