– Заметано. Делаем паршивца правильно.
Вполне возможно, заяц, которого вот-вот переедет грузовик, тоже принимает боевую стойку. Проблема в том, что грузовику от этого – ни холодно ни жарко. Грузовику, под который попали Влад и Антон, было плевать, что их двое. Было бы их пятеро, еще лучше – есть шанс увеличить коэффициент полезного действия клинка: одним махом пятерых побивахом!
Прямо перед Антоном с высоты безоблачного неба шлепнулась жирная капля. Разбилась при падении, разбросав тонкие лучики брызг. Потом еще одна. С тучами не сложилась, но каплям это не мешало.
Стрельцов сделал один вдох, второй и побежал. Дон Кихот был бы горд за него.
До падшего было метров семь, но Антон все никак не мог добежать. Повторялась история с лестницей – бежишь изо всех сил и почти не двигаешься с места, но сейчас Стрельцова это устраивало. Так было легче сконцентрироваться – на дыхании, ритме бега. У него появился еще один выбор – так и не добежать, остановиться, и – будь что будет – еще один способ сдаться. Только Антон не останавливался, он сделал, казалось бы, еще один точно такой же шаг, но на этот раз в том единственно правильном ритме, который только и позволял прорваться. Наверное, из-за дождя, из-за того, что нашел нужный ритм… Еще один шаг, потом еще – и он вошел в мельницу, которую продолжал крутить падший. Вошел легко, будто это был не смертельный клинок, нарезающий с бешеной скоростью пространство, а просто игра света и тени. Мачете Антона нашел цель, он не использовал уроков приюта, никакой школы, никаких трех ударов. Стрельцов просто удерживал контакт с падшим. Этого хватило, чтобы двухметровый клинок наконец прекратил свой танец. Привратник исчез.
Свет выключился.
Это было не банальное «лампочка перегорела». И даже не сбой подстанции. Глобальный рубильник разомкнул клеммы, не оставляя шансов ни одному светильнику, будь он хоть керосинкой, хоть свечкой. И конечно, это навсегда. Стрельцову показалось именно так.
Антон отчетливо понимал, что то, чего не видишь здесь и сейчас, – того нет. И было страшно закрыть ослепшие глаза, страшно пошевелиться: одно движение – и сам тоже станешь тем, что нельзя увидеть.
Это была не просто тьма – ничто, в котором терялся не только свет. Ничто, в котором Стрельцов лежал, свернувшись калачиком. Где-то в той же позе лежал Лозинский. В каком-то смысле однажды они уже бывали в такой ситуации. Довольно давно, накануне своего появления в свет. Было странно, что они все еще живы. В тот момент, когда Антон удивился самому факту своего до сих пор существования, рубильник незаметно вернулся на свое законное место. И даже если во всем мире Стрельцов окажется единственным, кто уловил это движение – из пункта «вкл.» в пункт «выкл.» и обратно, – никто его не разубедит, что этого не было.
Сначала вернулся слух. Антон точно когда-то слышал эту песню. Он вот-вот должен был соединить знакомые слова и фрагменты мелодии в целое – не получалось. Мозг упорно не хотел включаться в сложную работу по сведению в одно целое музыки и текста. Слова все так же накатывались волна за волной, наконец, Антон смог поймать первую фразу:
– «Ведь от тайги до Британских морей // Красная армия всех сильней…»
Влад пришел в себя быстрее и занимался привычным делом – так, с песней, он выходил из очередного перепоя.
Стрельцов поднялся на ноги не сразу – сначала на четвереньки, потом уже медленно выпрямился. Ни о чем не думая, подхватил:
– «И все должны мы неудержимо // идти в последний смертный бой!»
Тьмы уже не было, как не было ни Врат, ни огромных башен, но Красной армии было бы все так же тяжко доказывать свою боеспособность.
Шевелиться было трудно, воздух, вязкий и тягучий, словно раздумывал каждый раз, перед тем как все же прогнуться, пропустить. Дышалось странно, будто и одного вдоха ему вполне хватало, и следующий Антон делал просто потому, что вспоминал: как же так, почему это я не дышу?
Мир, в котором они очнулись, протянулся между двумя цветами – черным и красным и был раскрашен во все оттенки между этими двумя крайностями. Стрельцов и Лозинский стояли на камешке, затерявшемся в огромном клубке черных и бордовых нитей, и ни одна из этих нитей ни на секунду не прекращала своего движения. Все вместе: и нити, и клубок, и камень – свободно парили под слаборозовом небом.
Где-то высоко над ними просматривались огромные прямоугольные облака. В этом мире навыворот облака были неподвижными, а весь мир суетливо угадывал направление сотен ветров. Вниз смотреть было еще опаснее для неокрепшей после прихода в себя психики. Сотни шаров-клубков из красно- черных нитей заполняли все пространство, упади – не на первом так на втором километре полета обязательно врежешься в гигантскую пряжу.
– Как ты его уделал, Антон? – Перед Владом лежали обломки мачете и огромный клинок падшего. – Может, я сошел с ума, – Влад огляделся, – очень похоже, что я сошел с ума, но мне показалось, что ты просто попер на его клинок и, вместо того чтобы превратиться в хорошо нашинкованную тушку, прошел насквозь. Мне показалось?
– Конечно, показалось. Мне просто повезло.
– Ага, и одним выпадом вырубил падшего – прямо Олимпийские игры по фехтованию: укол, лампочка зажглась, противник побежден. Ладно… Теперь что?
Антон взял в руки клинок падшего – такой даже удержать не порезавшись непростое дело.
– Если я все правильно понимаю, мы с тобой во Вратах. Теперь было бы неплохо отсюда выбраться.
