нередко до него доходила). Но всякая палка о двух концах: если крымцы заявят, что их владения тянутся до окрестностей Терского городка, русские вправе ответить, что они оканчиваются возле Тамани! Статья о Кабарде в последнем трактате стала первым шагом к разграничению, только в ней не содержалось ни изъяснения, что это за страна, ни начертания кабардинских границ. По усмотрению, можно понимать под сим именем незначительную полоску земли, а можно распространить хоть до Черного моря! Народ один и тот же, причем народ вольный: турецких гарнизонов и администрации у него сроду не бывало. Хану платили дань – ну и что? Россия тоже когда-то платила! Союз с черкесами позволил бы при удачном обороте и Тамань с Темрюком у крымцев чужими руками отобрать, и даже о гавани на Черном море подумать!
Бригадир и от гвардии капитан князь Александр Бекович Черкасский имел особые инструкции от государя касательно кабардинских дел и действовал отдельно, квартируя со своими полками в Астрахани, однако согласованные усилия могли бы оказаться полезней. Разумеется, при условии, что наша политика будет достаточно тонкой. Надо ли приводить кавказские народы в подданство – у меня были большие сомнения. Только прежде, чем предлагать «завиральные идеи» государю, стоило отточить аргументы на жестком наждачном камне критики – в этом никто не мог бы помочь лучше опытнейшего Степана Андреевича Колычева.
– Турки отнюдь не глупы, – рассуждал я, развалясь на креслах в вице-губернаторской гостиной и наслаждаясь крепчайшим, ароматным йеменским кофе, – они рассчитали, что доходы, полученные с этих племен, не покроют издержек по их завоеванию. Горы представляют слишком серьезное препятствие. Даже в просвещеннейших европейских странах остаются уголки почти полной дикости, обитатели коих чужды общепринятому государственному порядку. В Испании и Франции есть баски, в Британии – хайлендеры. Тирольцы не столь враждебны цивилизации, но сражаться не разучились: встреча с ними в бою стала одним из сильнейших впечатлений моей юности.
– Александр Иваныч, ты же знаешь: мы не собираемся завоевывать черкесов. Лаской склонять их к подданству – вот задача!
– Степан Андреич, самому-то не смешно?! Приласкай волка в поле! Откуда может взяться у этого народа единомыслие относительно подданства, когда у него ни в чем единомыслия нет?! А значит – несогласные будут воевать. Как могут, скажем, кровники согласиться между собою?
– Десять лет назад согласились, когда крымцев резали. Почему еще раз не повторить?
– Это из разряда чудес, раз в тысячу лет бываемых. А повториться может скорее против нас, если попытаемся обуздать своевольство и разбой. Государственный смысл дарован не всем народам!
– И что же ты предлагаешь? Уступить эту землю туркам, чтобы они истребили остатки древнего христианства и окончательно обратили черкесов в ложную веру?
– Ни Боже упаси! Мне вообще представляется, что к вере горцы довольно безразличны, как истинной, так и ложной. Они верят острой сабле да лихому коню, а муллы или христианские шогены – из другого мира. Конечно, устранить турецкое влияние надо. Иначе этих превосходных воинов османы обратят в передовой отряд против нас. Лучше бы наоборот, но пока христианство борьбу за их души проигрывает.
– Писал я Преосвященному Стефану, что надобны проповедники из кавказских инородцев, сам нескольких выкупил и послал в Москву на учебу – жаль, вести о них не имею. Лучше бы учить здесь, да при этом так содержать, чтобы свой язык не забывали.
– Степан Андреевич, дорогой! Князья черкесские отпущенного раба все равно слушать не станут, хоть он магистерскую степень из лучшего университета привезет! Другой подход к ним нужен. Я вот что думаю. К нашим гребенским казакам кабардинские рабы бегают, сказываются христианами либо крестятся. Владельцы требуют выдачи – а по вере нельзя! Так, может, объявить, что будем возвращать, если владелец – христианин? Дескать, сие дает надежду на милосердное обращение его с подданными?
– Эх, Александр Иваныч! Всё ты хочешь веру с корыстью связать! Не думаешь, что грех?
– Смотря что в подчинении: вера или корысть. Деньги не представляют зла сами по себе, это просто инструмент, готовый служить добру и злу безразлично. Черкесов к туркам что привязывает? Работорговля! Каждый год несколько тысяч ясыря в Константинополь уходит, большинство – их же соплеменники.
– Они рабством не гнушаются: многие рабы у турок такую карьеру делают, что любому князю завидно станет. Сам знаешь: визири из черкесов были, прежний капудан-паша, других чинов тоже немало…
– И у нас Бекович есть. Я вот к чему: если б эту торговлю перехватить, заменили бы турецкое влияние своим. Не можем, потому что бедны. А еще хитрости не хватает. Атакуем в лоб, где надо бы тихой сапой.
– Где же, к примеру?!
– Да где угодно. Прикажи государь всенепременно покорить горцев, что бы мы сделали? Пригнали бы большую армию и много лет воевали, тратя миллионы, теряя тысячи солдат в бою и десятки тысяч – от болезней. Действовать по-европейски – значит предпочесть косвенные способы: скажем, обратить те же самые миллионы на покупку черкесских ясырей, заранее рассчитав, за сколько времени народ продаст сам себя без остатка. А по- английски… По-английски было бы – скупить черкесов в рабство на их собственные деньги.
– Это как?!
– Не знаю. Я же не англичанин!
– Так ты шутишь! А я уж думал…
