давая хитрые советы, подталкивая их к изобретениям, которые они бы еще долго не сделали, находя решения проблем, которые не могли найти они.
Всякий раз, когда они совершали превращение, я делал все, что мог, чтобы получить от них укусы, слабые. Они находили это очень смешным и несколько недостойным, но они были в восхищении от меня, поэтому соглашались.
И за все это время я ни разу не видел, чтобы они использовали свою силу во зло.
Был еще один повод, совершенно очевидный, когда они вызывали в себе превращение, — чтобы наказать нарушителя закона, чаще всего — убийцу. Таких они считали самыми худшими из предателей, разрушающими мир на острове.
Опять же, они легко определяли преступившего закон по запаху. Окружали его, танцевали, вводя себя в безумие, превращались и пожирали виновного. Насколько я мог понять, они ни разу не ошиблись в этом, и я не раз видел, как наказывают виновного. Для них все это казалось очень простым. Они были просто не в состоянии пролить кровь невинного. Боги наделили их силой лишь ради уничтожения зла, в этом они не сомневались. Поэтому находили очень забавным то, что я хочу овладеть силой, что я думаю, что смогу вызвать это в себе.
Он закрыл глаза и прижал пальцы к переносице, а потом открыл глаза, и поглядел перед собой с потерянным видом.
— Были ли они смертны? — спросила Лаура. — Умирали ли они?
— Да, действительно, очень даже смертны, — ответил Маргон. — Постоянно умирали от такого, от чего их с легкостью вылечили бы мои дворцовые лекари. Загноившийся зуб, который надо было вырвать, сломанная нога, неправильно сросшаяся, с последующим заражением. Да, они были смертны. И они считали меня самым выдающимся волшебником, поскольку я мог лечить некоторые болезни и травмы. В их глазах это было великой силой.
Он снова замолчал.
Тибо, до этого шутливо говоривший, что не хочет слушать, сейчас внимательно слушал Маргона, зачарованный, будто никогда не слышал от Маргона этих подробностей.
— Так почему же они обратились против тебя? — спросил он. — Ты никогда не рассказывал.
— Все то же самое, — ответил Маргон. — За два года я достаточно выучил их примитивный язык, достаточно, чтобы сказать, что не верю в их богов. Я желал обрести силу. А сила не приходит от богов. Пойми, у них не было такой сложной религии, как в городах, построенных среди плодородных земель. Не было сложной системы храмов, сбора податей, этих проклятых алтарей. Но у них были боги.
Они всегда были добры ко мне и с удовольствием учились у меня тому, что я мог дать им. Они смеялись над моим желанием обрести силу, как я уже говорил, над самой мыслью о том, что ее можно обрести. Ты не можешь получить то, что не дали тебе боги, говорили они. Боги дали силу им, но не другим, таким, как я.
Но теперь, когда они окончательно поняли мое неверие в их богов, всю глубину и еретичность моих попыток обрести силу, они объявили меня нарушителем закона, худшим из всех возможных. Окружили меня и в бешеном танце совершили превращение.
Для них это было нелегко. Не все из них согласились на такое. Некоторые остались в стороне. Некоторым я спас жизнь, некоторым вылечил больных детей. И тогда я воочию увидел, как трудно этим ужасным созданиям принести вред невиновному. Не знаю, какой запах они чуяли тогда, сходясь на меня, и никогда не узнаю.
Но я знаю, какой запах почуял я, — мерзкий, кислый запах, запах злобы, угрожающей моей жизни. И они накинулись на меня, словно волки.
Если бы они растерзали меня, как делали они с врагами и преступниками, то на этом бы и закончилась вся история. Мое путешествие во времени прекратилось бы, окончившись, как у любого смертного. Но они этого не сделали. Что-то сдерживало их, остатки уважения, восхищения или неверие в свою правоту.
Вполне вероятно, что после тех легких укусов, которые я получил от них ранее, после тех телесных соков, которые я принял в себя, в моем теле выработался мощный иммунитет, огромный запас жизненной силы, который позволил мне выжить после их нападения.
Меня искусали с головы до ног, и я пополз в джунгли, чтобы умереть там. Это было худшее из мучений, пережитых мной когда-либо. Я был зол, взбешен, что моя жизнь окончится вот так. Они решили, что я наверняка умру. Я тоже так думал. Но им не хватило решительности прикончить меня. Они танцевали вокруг меня, то приближаясь, то отходя, спереди, сзади, по бокам. Превращались обратно в свои обычные тела и проклинали меня.
А потом я превратился.
Превратился прямо на их глазах.
Обезумевший от звука и запаха их злобы, теперь уже я превратился и набросился на них.
Его глаза расширились, будто видя то, что мог видеть лишь он сам. Все сидели в молчаливом ожидании. Теперь Ройбен понял, откуда в Маргоне такая скрытая сила, как он может сохранять ощущение превосходства, не говоря ни слова, лишь держа себя царственно, говоря ровно, как бы взволнован он ни был, сохраняя потрясающую сдержанность и самодисциплину.
— Не им было тягаться со мной, — пожимая плечами, продолжил Маргон. — Они были против меня, будто тявкающие щенки с молочными зубами. Я же стал яростным чудовищным волком, наполненным человеческой решимостью и уязвленной гордостью. В них просто никогда не было подобных чувств! Ничто в их жизни не было так им необходимо, как мне было необходимо убивать их.
Ройбен улыбнулся. Такой прекрасный штрих к картине убийственной жестокости людей.
