мраморными разводами: у двоих красное на черном, у одного красное на белом. Отец любил паршунов. Они не огрызались.
– Хеларан, мне сообщили, что ты велел конюхам приготовить одну их моих карет! – взревел отец. – Я не допущу, чтобы ты опять где-то шлялся!
– В мире есть и более важные вещи, – ответил Хеларан. – Даже более важные, чем ты и твои преступления.
– Не смей так со мной говорить, – прорычал светлорд Давар, шагая вперед и тыкая в Хеларана пальцем. – Я твой отец.
Слуги поспешно бросились в угол, стараясь не попадаться у него на пути. Шаллан прижала сумку к груди и вжалась в кресло.
– Ты убийца, – спокойно сказал Хеларан.
Отец замер на месте, и под бородой его щеки побагровели. Потом он снова двинулся вперед.
– Да как ты смеешь! Думаешь, я не могу отправить тебя в тюрьму? Решил, что раз ты мой наследник, то я…
Что-то возникло в руке Хеларана – полоса тумана, которая сгустилась в серебристую сталь. Клинок футов шести длиной, изогнутый и широкий, с обухом в виде языков пламени или, быть может, волн на воде. Эфес украшал самосвет. Когда свет отражался от металла, выступы на гарде как будто двигались.
Хеларан был осколочником. Буреотец! Как? С каких пор?
Отец умолк и резко остановился. Хеларан спрыгнул с невысокого помоста и направил осколочный клинок на отца. Острие коснулось груди светлорда Давара.
Тот поднял руки, обратив ладони к сыну.
– Ты мерзкая напасть, что обрушилась на этот дом! – почти прорычал Хеларан. – Мне следовало бы проткнуть тебя. Такой поступок был бы благодеянием.
– Хеларан… – Отец утратил весь свой пыл, а его лицо сделалось совершенно белым. – Тебе только кажется, что ты все знаешь. Твоя мать…
– Я не стану слушать твое вранье! – выкрикнул Хеларан и повернул запястье так, что меч в его руке крутанулся, но лезвие по-прежнему упиралось в грудь отца. – Так легко.
– Нет, – прошептала Шаллан.
Хеларан склонил голову набок, потом повернулся. Меч не дрогнул.
– Нет, – сказала Шаллан. – Пожалуйста.
– И вот теперь ты заговорила? – изумился Хеларан. – Чтобы защитить его?! – Смех брата был похож на неистовый лай. Он резким движением убрал меч от груди отца.
Тот, по-прежнему бледный, опустился на один из стульев.
– Как? Это же осколочный клинок… Откуда? – Светлорд Давар вдруг поднял глаза. – Но нет. Это другое. Твои новые друзья? Они доверили тебе такое богатство?
– Нам предстоит важное дело, – отрезал Хеларан. Он повернулся и сосредоточился на Шаллан, положил руку ей на плечо ласковым жестом и продолжил чуть тише: – Сестра, когда-нибудь я тебе все расскажу. Хорошо, что я услышал твой голос, прежде чем уехать.
– Не уезжай, – попросила она.
Слова казались ватой, набившейся в рот. Прошло много месяцев с тех пор, как она в последний раз говорила.
– Я должен. Пожалуйста, нарисуй для меня что-нибудь. Невероятные вещи. Счастливые дни. Ты сможешь?
Она кивнула.
– Прощай, отец, – бросил Хеларан и, повернувшись, решительным шагом направился прочь из комнаты. – Постарайся не испортить слишком многое, пока я буду отсутствовать. Я ведь время от времени стану возвращаться, чтобы проверить, как идут дела.
Он ушел, а его слова все еще звучали эхом в коридоре.
Светлорд Давар вскочил и взревел. Несколько горничных, что еще оставались в столовой, выбежали через боковую дверь в сад. Шаллан сильней съежилась в кресле, придя в ужас при виде того, как ее отец схватил стул и ударил им о стену. Он пинком опрокинул маленький обеденный стол, потом принялся ломать стулья один за другим об пол, повторяющимися, жестокими ударами.
И повернулся к ней, тяжело дыша.
Шаллан всхлипнула от его гнева, от того, что в его глазах не было ничего человеческого. Когда они сосредоточились на ней, жизнь в них вернулась. Отец уронил сломанный стул и, повернувшись к ней спиной, словно от стыда, сбежал из комнаты.
20
Холодная ясность
Когда Шаллан и ее маленький караван приблизились к источнику дыма, солнце
