– Что? – Он вскочил. – Вы…
– Я спасла твою жизнь, жирный коротышка, – оборвала его веденка. – Ты отдашь мне рабов в уплату за это. Ты должен мне за то, что мои солдаты спасли тебя и твою никчемную шкуру.
– Это грабеж.
– Это справедливость. Если не согласен, подай жалобу королю на Расколотых равнинах, когда мы прибудем.
– Я не поеду на равнины! – крикнул Твлакв, брызгая слюной. – Пусть теперь вас другие везут… светлость. Я направлюсь на юг, как и собирался в самом начале.
– Тогда поедешь без них, – сказала Шаллан и открыла замок клетки своим ключом – тем самым, который он дал ей, чтобы она могла закрываться в своем фургоне. – Ты отдашь мне их рабские грамоты. И да поможет тебе Буреотец, если с ними что-то не так. Я отлично разбираюсь в подделках.
Девушка ни разу не видела рабскую грамоту и не смогла бы отличить настоящую от фальшивой. Это ее не тревожило. Она была уставшей, расстроенной и хотела, чтобы эта ночь поскорее закончилась.
Один за другим пятеро рабов нерешительно выбрались из фургона. Они были заросшие и полуголые. Ее путешествие с Твлаквом не отличалось особым комфортом, но было роскошным по сравнению с тем, что перенесли эти мужчины. Кое-кто поглядывал во тьму, словно в нетерпении.
– Можете сбежать, если желаете, – произнесла Шаллан, смягчив тон. – Я не стану за вами охотиться. Но мне нужны слуги, и я буду вам хорошо платить. Шесть огнемарок в неделю, если вы согласитесь отдавать пять из них в уплату рабского долга. Если не согласитесь, то одну.
Один из них склонил голову набок.
– Так ведь нам в любом случае достанется одна марка? Разве в этом есть смысл?
– Еще какой! – сказала Шаллан и повернулась к Твлакву, который в тревоге замер на краю сиденья. – У тебя три фургона, но только два погонщика. Ты продашь мне третий фургон?
Чулл ей не требовался – у Макоба были лишние, поскольку часть его фургонов сгорела.
– Продать фургон? Ха! Отчего бы просто не украсть его у меня?
– Твлакв, хватит выделываться. Тебе нужны мои деньги или нет?
– Пять сапфировых броумов, – рявкнул он. – И не торгуйся – это грабительская цена.
Она не знала, так ли это на самом деле, но могла себе это позволить. Сфер у нее было достаточно, хоть бо?льшая часть и потускнела.
– Паршунов не отдам, – заявил Твлакв.
– Оставь их себе.
Придется поговорить со старшим караванщиком по поводу обуви и одежды для слуг.
Она пошла прочь, намереваясь отыскать чулла среди лишних зверей Макоба, и миновала караванщиков, собравшихся у одного из погребальных костров. Люди Ватаха бросили в огонь последний труп – кого-то своего – и отступили, вытирая лбы.
Темноглазая караванщица подошла к бывшему дезертиру – одноглазому коротышке, который заговорил во время речи Шаллан, – и протянула ему лист бумаги. Тот взял лист, поскреб бороду и продемонстрировал остальным. Это была молитва, состоявшая из знакомых глифов, но не тех, что обозначали скорбь, как предполагала Шаллан. Это была благодарственная молитва.
Бывшие дезертиры собрались у костра, разглядывая молитву. Потом повернулись и посмотрели на караванщиков, словно впервые их увидели. Два десятка людей стояли молча в ночной тиши; у кого-то были слезы на щеках, кто-то держал за руку ребенка. Шаллан до этого не замечала детей, но не удивилась им. Торговцы проводили жизнь в пути, и семьи странствовали вместе с ними.
Девушка остановилась перед караванщиками, большей частью скрытыми тьмой. Дезертиры, похоже, не знали, как следует вести себя в окружении созвездия благодарных глаз и блестящих слез. Наконец они зажгли молитву. Шаллан склонила голову, как и они, как и все, кто наблюдал за происходящим.
Когда она ушла, бывшие дезертиры стояли, выпрямив спины, и смотрели, как пепел молитвы поднимается к Всемогущему.
22
Огни среди бури
Каладин наблюдал за оконными ставнями, которые то и дело вздрагивали.
Первое затишье. Да, где-то далеко буря продолжала выть, ветер задувал через какую-то расщелину, однако поблизости все оставалось спокойно.
Вдруг все содрогнулось. Ставень яростно задребезжал в оконной раме. Он трясся и трясся, сквозь щели просачивалась вода. Там, в темном хаосе Великой бури, скрывалось нечто. Оно билось и колотилось в окно, желая проникнуть внутрь.
