– Я пыталась.
– Знаю.
Он удрученно завибрировал.
Шаллан уставилась на кучку веток, ощущая себя совершенно бесполезной. Как там говорила Ясна? В основе истинной власти лежит контроль? Авторитет и сила – проблемы восприятия? Да уж, происходящее было прямым опровержением этого. Шаллан могла вообразить себя великой, могла действовать как королева, но это никак бы не изменило происходящего здесь, в дикой глуши.
«Что ж, – подумала Шаллан, – я не замерзну до смерти, сидя тут. Лучше замерзну до смерти, пытаясь разыскать помощь».
Но она не пошевелилась. Каждое движение давалось с трудом. По крайней мере, здесь, под прикрытием сундука, она не так сильно чувствовала ветер. Вот бы просто полежать до утра…
Она свернулась клубочком.
Нет. Это неправильно. Девушка закашлялась, потом как-то сумела встать. Шатаясь, отошла от костра, который так и не сумела разжечь, выудила сферу из потайного кошеля и двинулась прочь.
Узор держался у ее ног. Они были теперь еще сильнее изранены. Ступни оставляли на камнях красные следы, но Шаллан даже не чувствовала боли.
Просто шла и шла.
И шла.
И…
Свет.
Шаллан не ускорила шаг. Она не могла. Но продолжила идти, ковыляя прямиком к искорке во тьме. Оцепенелая часть ее тревожилась, что свет – это Номон, вторая луна. Что она идет к луне и свалится с края самого Рошара.
Поэтому, к собственному удивлению, очутилась посреди небольшой группы людей, что сидели вокруг походного костра. Моргнула, переводя взгляд с одного лица на другое, а после – не обращая внимания на звуки, которые они издавали, потому что в ее состоянии слова были лишены смысла, – подошла к костру, легла, свернулась клубочком и заснула.
– Светлость?
Шаллан заворчала и перевернулась на другой бок. У нее болело лицо. Нет, у нее болели ноги! То, как болело лицо, не шло ни в какое сравнение.
Если бы она проспала еще немного, может, ей бы полегчало. Хоть на время сна…
– С-светлость? – спросил тот же голос. – С вами, э-э, все в порядке?
Это был тайленский акцент. Где-то на самом дне ее сознания пробудился свет, приносящий воспоминания. Корабль. Тайленцы. Моряки?
Шаллан вынудила себя открыть глаза. В воздухе легко пахло дымом от все еще теплых угольков костра. Небо приобрело темно-фиолетовый цвет и на горизонте светлело, предвещая восход. Она спала на голых камнях, и у нее болело все тело.
Девушка не узнала говорившего – грузного тайленца с белой бородой, в вязаной шапочке, старом костюме и жилетке с парой неприметных заплаток. Он заправлял свои белые тайленские брови за уши. Не моряк. Торговец.
Шаллан сдержала стон и села. Поддавшись мгновенной панике, проверила защищенную руку. Один палец выглядывал из рукава, и она втянула его назад. Взгляд тайленца метнулся к пальцу, но он ничего не сказал.
– Так вы в порядке? – спросил он по-алетийски. – Понимаете, мы собираемся ехать дальше. Ваше появление прошлой ночью было… неожиданным. Мы не хотели вас беспокоить, но подумали, что вы, возможно, пожелаете проснуться, прежде чем мы уедем.
Шаллан провела рукой по волосам – спутанной рыжей копне, в которой застряли веточки. Еще двое мужчин – высоких громил воринских кровей – сворачивали одеяла и походные тюфяки. Накануне веденка убила бы за такой: все тело ныло после ночи на кочках и камнях.
Заглушив зов природы, она повернулась и с изумлением увидела три больших запряженных чуллами фургона с клетками сзади. В клетках сидели грязные полуголые мужчины. Миг спустя все встало на свои места.
Работорговцы.
Шаллан справилась с изначальной вспышкой паники. Работорговля была совершенно законной профессией. Почти всегда. Только вот сейчас они находились в Мерзлых землях, далеко от тех мест, где правили племена или государства. Кто мог утверждать, что тут законно, а что – нет?
«Успокойся, – приказала она самой себе. – Они бы не стали вежливо будить тебя, если бы замыслили что-то подобное».
Продать аристократку высокого дана, о коем свидетельствовало ее платье, было бы рискованным предприятием для работорговца. Большинство хозяев в цивилизованных землях потребовали бы документы относительно прошлого рабыни, а светлоглазых и впрямь редко обращали в рабов, если не считать ревнителей. Обычно высокородных просто казнили. Рабская участь была милостью для бедняков.
– Светлость? – нервно окликнул ее работорговец.
Чтобы отвлечься, она опять начала думать как ученая. Надо избавиться от этой привычки.
