приучили голландские работяги!
Человек странное существо. Он будет с мучением, с тошнотой приучать свой организм к яду, чтобы потом получать наслаждение от употребления этого самого яда! Ну вот какое еще живое существо способно на такое безумство?! И ЗАЧЕМ это? Я бы вообще сделал на каждую пачку сигарет цену в тысячу рублей! А за разведение табака-самосада – на кол!
Жестоко? А не жестоко отравлять себя и окружающих мерзким, ядовитым дымом? Не жестоко с помощью фаллических символов – сигарет и сигар – готовить почву для образования раковых опухолей?
Белокопытов тоже покосился на ворота – недовольно поджав губы. Но ничего не сказал. Не на нашей территории дымят – так что им скажешь? У нас строго-настрого запрещено курить, но там уже чужая территория. Не прикажешь!
Усмехнулся – «у нас»! Как-то незаметно я стал считать дом Белокопытова «своим», а его… хмм… не знаю кем. До уровня Петровича он еще не дорос, но случайным знакомым точно быть перестал. Забавно, да.
Зал был на удивление полон. Я еще никогда не видел здесь столько посетителей! С одной стороны зала на скамьях сидели десять наших учеников – все знакомые лица, я спарринговался с каждым из них. Крепкие ребята, звезд с неба не хватают, но каждый точно стоит двух-трех армейских бойцов вроде того десантника, что по моей «вине» отправился за решетку. Одно дело – армейская общевойсковая подготовка и другое – индивидуальные занятия у сильного тренера, на базе той же армейской подготовки, полученной на службе.
С другой стороны зала – десяток учеников Михаила Борисовича. Парни – как две капли воды похожие на «наших» – плечистые, крепко сбитые, чисто выбритые – многие и налысо. Короткая прическа для армейской спецуры не какой-то там пафосный писк моды. Это необходимость. Во-первых, за длинные волосы можно уцепиться, и тогда исход поединка будет предрешен. В-вторых, а если ты находишься в таких условиях, когда тебе не до мытья головы? Завшиветь? Развести живность в своих длинных локонах а-ля Рэмбо? А большинство телохранителей как раз и вышли из спецуры – так как им еще стричься? Привычка, однако.
Михаил Борисович сидел в комнате отдыха, смотрел новости по телевизору. Смотреть особо было и нечего – Горбачев где-то на заводе, счастливые рабочие тянут руки, чтобы потрогать живое божество за рукав, все у нас зашибись, лучше и быть не может. «Тупое мозгозасерание», – как метко называл это Петрович. Лучше бы киношку показали, чем в самое рейтинговое вечернее время сношать мозг несчастных сограждан речами пустозвона, помеченного Сатаной.
– О! Вот и наш хозяин! – Михаил Борисович радостно «сделал ручкой», как руководители на стене Мавзолея. – Ну что, выудил из загашников накопленное, Петр Андреич? Не жалко расставаться с баблом?
– А кто сказал, что я расстанусь? – Белокопытов подмигнул и кивнул головой мне: – Присядь, Толя. Миша, позови своего человека. Нужно обсудить условия поединка.
– Хочешь выторговать какие-то послабления? – прозорливо заметил Михаил Борисович. – Никаких послаблений! Договор дороже денег!
– Нет. Я не о том. – Белокопытов замолчал и не сказал больше ни слова, пока на скамью напротив не опустился парень лет двадцати пяти – тридцати с жестким, будто топором вырубленным лицом. Его раскосые глаза указывали на восточное происхождение, а еще… этот парень был Тварью, я это видел так же ясно, как и то, с каким выражением он смотрел на меня. Альфа! Похоже, что это лучший боец Михаила Борисовича. И когда ездили за деньгами, привезли его с собой – среди тех, кто приехал в самом начале, его не было.
Настоящий боец, сразу видно. По развороту плеч, по волчьему взгляду темных глаз, по скупым, точным движениям зверя, скрадывающего добычу. Непростой парень, точно!
– Ты что-то хочешь сказать, Петр Андреевич? – Михаил Борисович был серьезен, но глаза его смеялись. Тут точно был подвох. И я знал – какой именно!
– Хочу обсудить условия поединка, – также невозмутимо заметил мой наставник, не глядя на меня. Но я чувствовал его взгляд. Между нами протянулась нить, какой не было доселе никогда. Почти физически ощутимая нить. Канат!
– Так мы же все обсудили, нет? – усмехнулся Михаил Борисович. – Десять тысяч на кон. Победитель забирает все. Бой продолжается, пока боец может его продолжать. Что хочешь добавить?
– Хочу. – Белокопытов сцепил руки в замок, положив их на столешницу, наклонил голову и как-то искоса, снизу вверх посмотрел в лицо гостя: – А если мой Толя убьет твоего парня? Что тогда? Будут какие-нибудь проблемы? Пробежит между нами черная кошка, нет?
– Ха-ха-ха! – Михаил Борисович вдруг резко, слегка визгливо захохотал и не мог остановиться секунд десять, каждый раз заходясь в приступе истерического смеха. Наконец совладал с собой, обращаясь к своему бойцу, утирая слезы, кивнул на меня:
– Как ты, Сергей, сладишь с парнем? Не боишься, что он тебя убьет?
– Боюсь. – Сергей смотрел на меня серьезно, как змея смотрит на лягушку, и в его глазах не было презрения, с каким смотрели те противники, которые меня не знали. Только настороженность и желание проникнуть мне под черепную коробку. Мысленно или вонзив туда твердые как сталь пальцы.
– Ты – боишься?! – Михаил Борисович едва не поперхнулся, отпивая из стакана что-то желтое, вроде как апельсиновый сок. – Да никогда бы не поверил!
