— В той смерти, которую вам уготовали, нет ничего достойного, — сказал Катон, качая головой. — Это просто смерть. Твоя. Твоей семьи. Но всегда остается шанс жить, если ты им воспользуешься.
— Умолять о нем, ты хочешь сказать.
Катон разочарованно вздохнул.
— Это всего лишь слова, повелитель. Разные слова. У такого человека, как ты, хватит мудрости найти способ обратиться к моему императору, сыграть на его тщеславии и чувстве милосердия. Заставить его уважать тебя. Заставить его понять, что для него больше чести оставить тебя в живых, чем умертвить. Это возможно. Я бы предпочел, чтобы ты в мире провел остаток своих дней, а не был удавлен, будто пес, на потеху черни.
Искренность слов Катона поразила Каратака, и он сверкнул глазами, глядя на римлянина. Сделал глубокий вдох и выдохнул, опуская плечи.
— Я устал от жизни, префект. Смерть будет лишь освобождением из этой мрачной дыры, куда меня бросили. Я готов к смерти.
— Мне жаль слышать это.
— Буду тебе благодарен, если ты меня оставишь. Я бы хотел приготовиться к смерти. Я буду собран и подам должный пример моим родным. Уходи, прошу.
Катон хотел в последний раз попытаться убедить своего бывшего противника, но передумал. Каратак прав. Его право выбирать, как ему умирать. И Катон встал. Склонив голову в знак прощания, он повернулся и постучал в дверь камеры.
— Я закончил.
Громыхнул засов, и тут Каратак прокашлялся.
— Префект Катон, — сказал он.
Катон обернулся.
— Благодарю тебя, что пришел ко мне, — сказал Каратак. — Я подумаю над сказанным тобой. Ты хороший человек и достойный противник, и мне очень жаль, что мы никогда не смогли бы быть друзьями. Судьба решила иначе.
— Да, повелитель. Судьба — жестокая хозяйка, воистину…
На мгновение Катон подумал о Юлии, но тут же выбросил из головы эти мысли.
— До свидания.
Открылась дверь, и факел в руке гвардейца осветил красноватым светом Катона и короля бриттов. Каратак с гордостью поднял подбородок.
— До свидания. Надеюсь, что увижусь с тобой в посмертии, префект Катон. Я устрою тебе пир, тебе и твоему другу центуриону Макрону, в чертогах героев моего народа.
Катон заставил себя улыбнуться.
— Что ж, до встречи, повелитель. До встречи…
Наклонив голову, он вышел за дверь, в сырой коридор. Дверь закрылась, громыхнул засов, и Катон с готовностью зашагал вслед за гвардейцем из сырого подземелья к утреннему солнечному теплу. Праздничный день обещал быть погожим.
Но мысленно он остался там, с пленником и его семьей, заточенными в сырых зловонных камерах под дворцом императора.
Глава 9
— Неплохо, а? — сказал Макрон, наклоняясь поближе к Катону, чтобы тот наверняка услышал его на фоне оглушительного шума толпы. — По крайней мере, в Риме еще не разучились устраивать представления, пусть дела в Британии и полетели вверх тормашками.
Катон хмыкнул и кивнул, соглашаясь. Странно было понимать, что их отправили из Британии, чтобы доложить о сокрушительном поражении легата Квинтата и его войск, а вместо этого его и Макрона чествовали как героев, пленивших короля Каратака и его семью. «Судьба играет в странные игры», — подумал Катон. Во всех смыслах, как продемонстрировали ему недавние болезненные открытия насчет Юлии. Он постарался отринуть эти мысли и сосредоточиться на представлении, разворачивающемся вокруг.
Утреннее небо не было омрачено ни единым облачком и сверкало лазурью, солнце светило ярко, наполняя воздух жарой. По обеим сторонам главной улицы теснились толпы людей, размахивая руками и выкрикивая приветственные возгласы, а две шеренги преторианцев стояли лицами наружу, не давая перекрыть проход. Далеко впереди Катон разглядел жрецов, возглавляющих императорскую свиту. На них были яркие безупречные тоги, они вели белых жертвенных коз, которые будут принесены в жертву Юпитеру в благодарность за благоволение к Риму. Позади жрецов шли магистраты и сенаторы, за которыми следовали два консула с эскортом. Далее несли штандарты преторианской гвардии, за которыми шла Первая когорта в полном доспехе. Гребни из крашенного в красный цвет конского волоса возвышались над полированными шлемами и белыми туниками. Следом шли пятьдесят германцев, телохранители императора, как всегда поражая толпу своими густыми бородами и варварской внешностью. Далее следовали первые из колесниц, на
