тост.
— Смерть убийцам! Смерть Искербелу, говорю я!
Его товарищи с тревогой поглядели на него, но не все. Остальные присоединились к тосту, насмехаясь над идущим в их сторону приговоренным. Толстая женщина мгновенно развернулась и, подобрав подол потрепанной столы, ринулась вперед по тротуару. Закатила вожаку хмельной компании пощечину широкой мясистой ладонью.
— Дурак пьяный.
Парень, быть может, был и выпивши, но не пошатнулся от удара, а только тряхнул головой. Сжал правую руку в кулак и ударил женщине в лицо, сломав ей нос. Из ноздрей женщины потекли алые струи.
— Рот закрой, мегера. Если не хочешь присоединиться к своему дружку, когда его будут распинать.
Женщина прижала к носу ладонь, увидела кровь и, оглушительно визжа, ринулась на парня, размахивая кулаками.
— Вы ублюдки! Ублюдки! Досуха нас высосали!
Она вопила так громко, что люди поблизости умолкли и поглядели в ее сторону. Мгновенно поняв причину ссоры, ринулись к таверне и набросились на молодых парней, которые стали для них живым символом всех их несчастий. Мелькали кулаки, люди таскали друг друга за волосы и пинали ногами, осыпая оскорблениями. Драка тут же выплеснулась и на дорогу, ту, по которой вели приговоренного. Центурион остановился и резко выдохнул.
— Зашибись… этого мне не хватало.
Отдав цепь одному из воинов, он перехватил покрепче посох из лозы.
— Пока проходим через все это, держать плотный строй. Чтобы никто не пролез, ясно? Если кто с дороги не уйдет, бейте, но не колите копьями. Они и так уже разозлились, так что не давайте им повода напасть. Все поняли? Строй сомкнуть, вперед марш.
Показав вперед посохом, он зашагал медленно, но уверенно. Когда отряд приблизился к куче дерущихся, центурион поднял посох.
— Прочь с дороги! — рявкнул он.
Однорукий мужчина нервно глянул на него и спешно отошел в сторону, но остальные продолжали драться, не обращая внимания ни на что.
— Дело ясное, — пробормотал центурион. Взмахнул посохом и ударил им по плечам ближайшему из дерущихся. Мужчина крякнул от боли и дернулся, а затем скрылся в толпе. Центурион снова ударил посохом, ткнув узловатым навершием женщине в зад. Та рухнула на колени. Центурион оттолкнул ее свободной рукой и шагнул на освободившееся место. Хватило еще пары ударов, и горожане, осознав опасность, попытались уступить центуриону и воинам дорогу. Ауксиларии шли следом, сомкнув щиты и расталкивая ими дерущихся. Искербел изо всех сил старался удержаться на ногах в этой толчее. Миновав толпу дерущихся, они вышли на перекресток, и Искербел краем глаза заметил какое-то движение. Поглядев на улицу, которую они пересекали, он увидел небольшую группу людей в темно-коричневых плащах, которые пробежали по параллельной улице, и тут же исчезли.
К реальности его вернул резкий рывок за цепь.
— Тащи свою задницу, — буркнул ауксиларий, который держал в руке цепь.
Он сказал это на местном наречии, с еле заметным акцентом. Искербел жестко поглядел на него.
— Ты не римлянин. С востока провинции, я прав?
— Барцино, — ответил ауксиларий, пожимая плечами.
— Значит, ты один из нас. Зачем служишь этим римским псам? Неужели не хочешь быть свободным?
— Свободным кем? — спросил воин и резко усмехнулся. — Селянином с голой волосатой задницей на клочке дерьмовой земли, полуголодным? Если это свобода, можешь ею подавиться.
Искербел прищурился.
— У тебя ни сердца, ни гордости? И жалости нет?
— Жаль только, что приходится слушать твое нытье, вот и вся жалость.
Воин резко дернул за цепь.
— Так что захлопни пасть, дружок, и избавь меня от проповедей.
Миновав толпу, центурион прибавил шагу. Улица сворачивала влево, огибая небольшой храм, позади которого виднелись городские ворота. Увидев старшего по званию, часовые очнулись от дремы и неловко встали по стойке «смирно». В отличие от ауксилариев они не были настоящими воинами, а просто были наняты городским сенатом для взимания платы за вход в город. Оружие и доспехи у них были самыми дешевыми, чтобы только позволить им исполнять эти нехитрые обязанности. Центурион едва заметно кивнул в ответ на их приветствие, продолжая идти вперед. Отряд миновал ворота и вышел за пределы городской стены, под яркий солнечный свет. Еще на пару миль от города дорога была замощена, дальше же она переходила в грунтовую, которая тянулась за горизонт, петляя между холмами. На дороге стояли повозки купцов и тяжело навьюченные мулы, которых вели в поводу селяне, ожидая своей очереди войти в город. Они едва глянули на отряд и арестованного, которого вели мимо них. В конце очереди стояли торговец лошадьми с помощниками и множество коней. Центурион с завистью поглядел на скакунов, мысленно сравнивая их с теми клячами, с которыми приходилось иметь дело его когорте.
