– Ядра комет покрыты…
– Чем-то черным и вонючим. Маркус, я вроде как в курсе. Забыл, кто я по профессии?
– Извини. Кровь отлила от мозга.
– Я к тому, что это – лишь кусок, который Шон отколол от Григга-Скьеллерупа. Почему он весь-то покрыт?
– Понятия не имею.
Они рассматривали «Имир» с расстояния в десять километров, постепенно приближаясь. И делали это на экране планшетов, изучая увеличенное изображение с видеокамеры. Вячеслав Дубский, плавающий ближе других к передней части «Нового Кэйрда», приблизился к крохотному иллюминатору и попытался рассмотреть черный осколок на фоне черного неба. То, как он при этом щурился, означало – «Имир» пока слишком далеко для невооруженного глаза.
– Может быть, Шон решил нам посодействовать, – предположила Дина. – В черном покрытии много разных полезностей. Углерод, разумеется. Но также и азот, натрий…
– Микроэлементы, которые понадобятся Облачному Ковчегу, – согласился с ней Маркус.
– Возможно, он отправил роботов соскрести все это с Греки-Скелета и намазать сюда, – продолжала рассуждать Дина.
– Скоро узнаем, – заметил Вячеслав, – он наверняка оставил документ.
– Если мы сейчас промахнемся и погибнем, читать его будет некому, – возразил Маркус, – так что, пожалуйста, прекращаем трепаться. Слава… – и он выпалил фразу на ломаном русском, означающую примерно «давай меняться местами».
Вячеслав ответил на столь же ломаном немецком. Оба прекрасно владели английским, однако взяли манеру для забавы коверкать язык друг друга, делая при этом вид, будто вносят посильный вклад в проект сохранения языкового наследия Старой Земли.
– Остальным пристегнуться, – добавил Маркус.
Двигаясь ловко, как и подобает тому, кто два года провел в космосе, Вячеслав проплыл к корме. Он был из числа ветеранов работы в открытом космосе, прибывших на «Иззи» в А+0.17 с русским рейсом, первым после того, как взорвалась Луна. Во времена скаутов и пионеров он был одним из столпов всего проекта и провел в костюме больше, чем кто бы то ни было, износив в процессе три «Орлана». Сам он тоже при этом несколько поизносился и по сравнению с могучим здоровяком, появившимся два года назад из «Союза» вместе с Болор-Эрден и Рисом, вид имел довольно худой и бледный. Маркус занял его прежнее место у переднего иллюминатора и пристегнулся в пилотском кресле.
За ним располагались в ряд еще три противоперегрузочных кресла, закрепленных на каркасе, пересекавшем поперек всю каплю. Дина болталась сейчас на ремнях в левом из них. Еще несколько минут назад ремни были туго затянуты. С тех пор она к ним не прикасалась. Деформировалось само кресло вместе с каркасом – от того же резкого ускорения, от которого у нее до сих пор кружилась голова. В правом кресле находился Дзиро Судзуки, инженер-ядерщик, принимавший участие в разработке реактора для «Имира». Было непонятно, в сознании ли он – впрочем, это никогда не было понятно. Вячеслав, четвертый член экипажа «Нового Кэйрда», занял сейчас среднее кресло и затянул ремни на груди.
Из плавающего у самого носа Дзиро гамма-спектрометра – современного аналога счетчика Гейгера – ударило резкое стаккато. После этого «инспектр» – так его называли на ломаном русском – вернулся в свой обычный режим случайных потрескиваний.
Радиация постоянно пронизывала «инспектра», как и их тела, случайным образом и в случайные моменты времени. Иногда звуки складывались в небольшой аккорд, и та часть сознания, которой во всем нужно было видеть смысл, подавала сигнал – что-то происходит. Потом звук умолкал и вскоре забывался. Так уж устроены Вселенная и человеческая психика. В космосе радиации намного больше, чем было на Земле, но выжившие к этому привыкли, и Дзиро давно выкрутил ручку чувствительности «инспектра» вниз, чтобы тот постоянно не орал.
Если он снова заорет в ближайшие несколько минут, причиной тому будет не отдаленное событие где-то в космосе. А утечка радиации на «Имире».
– Уже вижу след выхлопа, – сообщил Маркус. – Вам на экране видно? Очень слабый. Солнце его как раз подсвечивает в сотне метров за соплом.
Маркус говорил о струйке пара, вытекавшей из «Имира», даже когда его двигатель не работал. Благодаря ей Конрад, Дюб и другие астрономы с «Иззи» смогли отследить его движение в оптические телескопы и убедиться, что переданные Шоном в последнем сеансе связи парамы верны. Струйка пара была совсем тоненькой и тем не менее отражала больше света, чем весь корабль.
Создавало ее медленное, но неуклонное кипение воды, вызванное остаточной радиоактивностью топливных стержней реактора. При извлеченных до конца стержнях поглотителя, когда реактор работал в полную силу – иными словами, почти никогда, – он выдавал свои четыре гигаватта тепловой мощности, расщепляя уран и плутоний на ядра помельче, многие из которых сами по себе принадлежали к нестабильным изотопам. По мере того, как эти осколки деления распадались далее на «детей» и «внуков», тепло продолжало выделяться даже при полностью заглушенном реакторе. Остановить этот процесс было невозможно, иными словами, определенной потери льда в виде тоненькой струйки пара было не избежать. Ничего страшного здесь не было. Льда на «Имире» хватало с избытком, а Шон наверняка учел потери в своих расчетах.
Что именно убило его и весь экипаж, Шон, и так-то не слишком склонный делиться впечатлениями, да еще и вынужденный общаться по самодельному радио, так и не сообщил. Будь это некая катастрофическая проблема с сердечником реактора, он бы, надо полагать, не стал о ней умалчивать. Раз уж на то пошло, если система не работала вообще, «Имир» бы попросту сюда не добрался. Так что Дзиро не ожидал, что все окажется совсем уж из рук вон плохо.
