Работа позволила им на протяжении последнего витка «долгой поездки» не беспокоиться лишний раз о том, что случится по ее завершении. Длительный запуск двигателя в апогее, в котором объединятся заключительный маневр смены плоскости и разгон, чтобы влиться в «скоростное шоссе», по которому, как шарик внутри подшипника, носилась вокруг Земли Расщелина, подразумевал столько непредсказуемых трудностей, что никакие прогнозы были невозможны. Однако существовала и совершенно новая особенность: поскольку им предстояло влиться в поток камней, движущихся быстрее, чем они, камни будут догонять их
В начале миссии Дюб подумывал о том, чтобы в последний момент перестроить «Эндьюранс» – перенести все уязвимые конструкции на противоположную сторону астероида. С тем личным составом, что имелся на начало путешествия, задача была реальная. Сейчас, с экипажем в двадцать восемь дистрофиков, об этом и думать не приходилось. Все рабочие руки потребовались всего лишь для того, чтобы подготовиться к приему гептады из Роя. Ее решили пристыковать в середине Стержня, закрепить тросами и надеяться, что при последующих маневрах она не оторвется. Люк открывать не будут. Одиннадцать человек из группы Аиды останутся в своих каплях, пока все не кончится. Под тем предлогом, что так для них безопасней. Истинной причиной было, что никто не хотел допускать каннибалов в общие помещения «Эндьюранса».
Основным проектом, над которым трудилась Дина и небольшие остатки команды роботов-наездников, что обычно ей помогали, была подготовка к сбросу Амальтеи.
На определенном уровне затея была совершенно немыслимой. И, однако, уже довольно давно планировалось поступить именно так. Последнюю серию маневров «Эндьюранса» следовало выполнять со всей возможной быстротой и ловкостью, причем в таком окружении, где камни в целом гораздо крупней, чем те, из которых состоял Каменный Ливень. В некотором роде местные глыбы приходились родителями тем, что сейчас уничтожали Землю. Каждый раз, когда два таких камня сталкивались, от них отлетали грозди осколков, и небольшая часть этих осколков достигала земной атмосферы. Каменный Ливень будет продолжаться, пока сами эти камни не уменьшатся в размере до песчинок и не расположатся в виде аккуратных колец. Способность Амальтеи защищать «Эндьюранс» от камней размером с бейсбольный, да пусть даже и баскетбольный, мяч теряла значение там, где не редкость камень размером с Ирландию. Для подобного объекта весь корабль, включая Амальтею, был не больше разбивающегося об ветровое стекло комара. Оставался единственный способ выжить в потоке камней, составляющих основную тучу обломков: уворачиваться от тех, что покрупнее, и надеяться, что за время рывка к Расщелине в них угодит не слишком много тех, что поменьше. Если бы Амальтея – весом в сто раз больше, чем остальной корабль – оставалась частью «Эндьюранса», такая маневренность была бы невозможна.
Помимо Амальтеи, «Эндьюранс» отягощала также значительная масса льда, который они несли с собой в качестве защиты и топлива. Его вес был в несколько раз меньше, чем у Амальтеи, но тоже весьма существенный. Однако в отличие от Амальтеи лед можно было сжечь. План в основном сводился к тому, чтобы расщепить большую часть льда на водород и кислород, а затем потратить на заключительный разгон в апогее. Всего за несколько авральных минут «Эндьюранс» сожжет большую часть своей водяной массы в качестве топлива. С учетом сброса Амальтеи его вес за какой-то час упадет более чем в сто раз. Он превратится в муху, которая мечется среди мчащихся камней, уклоняясь от крупных и принимая на себя удары мелких до самой Расщелины.
Так или иначе, в планах все это значилось уже давно. У Дины и других выживших сотрудников Шахтерского поселка было три года, чтобы полностью перестроить Амальтею изнутри. Если смотреть спереди, астероид выглядел совсем как обычно. Однако внутри он был теперь выдолблен почти полностью. В известном смысле работа эта началась еще в День 14, когда Дина поставила перед одним из «хватов» задачу вырезать нишу для электронных компонентов. С тех пор работа то прекращалась, то начиналась опять. Значительное количество металла ушло на защищенное убежище для генетического оборудования Мойры Крю – в некотором роде именно его сохранение и оправдывало все их усилия в последние три года. Покончив с этой задачей, принялись наводить порядок, увеличивая объемы защищенного пространства внутри Амальтеи и постепенно убирая перегородки между ними. В результате выстроилась цилиндрическая капсула, занимавшая пространство в задней части Амальтеи – ее назвали Набалдашником, поскольку она лежала поперек макушки Стержня, словно ручка трости.
Благодаря кропотливым усилиям роботов в последние два года Набалдашник отделяли сейчас от остальной Амальтеи – составлявшей девяносто девять процентов объема и массы астероида – железоникелевые стены толщиной примерно в ладонь. По космическим архитектурным стандартам стены по- прежнему были сверхмассивными: они удерживали внутри атмосферное давление и были способны отражать мелкие болиды. При этом десятки метров металла снаружи были физически отделены от стен Набалдашника, их можно было теперь просто оттолкнуть хорошей порцией сжатого воздуха.
Вернее сказать, с учетом неравенства масс «Эндьюранс» можно было оттолкнуть от Амальтеи. Амальтея в основном останется на месте, а радикально облегченный «Эндьюранс» отскочит от нее назад, словно кузнечик, спрыгнувший с крокетного шара.
Когда настанет время, они подорвут оставшиеся структурные соединения динамитными шашками. Одной из задач Дины на последнем витке, пока они взлетали, преодолевая земное тяготение, до самого верха, чтобы встретиться с Расщелиной, было выйти в скафандре наружу и обследовать заряды: убедиться, что они забиты там, где надо, и соединены проводами. Из уцелевших во взрывчатке разбиралась только она, соответственно, никто другой этого подтвердить не мог. Очередной пример задачи, после которой шесть лет назад она валялась бы влежку, сейчас же – обычное дело.
– Знаю, что дополнительные плохие новости никому из вас не нужны, – объявил Дюб одной четвертой части человечества, собравшейся в «банане» вокруг стола, – но вот еще немного.
Все промолчали. Их было уже ничем не удивить.
