На экране одра возникли виртуальные иконки, большей частью обесцвеченные или размытые: одр распознал, что Кэт-три не его владелица, и потому закрыл доступ к некоторым данным. Однако рядом с Арджуном парил мягко светящийся красным шарик размером с теннисный мяч. В нем была небольшая впадинка. Айвинец щелкнул по ней пальцем, и шарик поплыл навстречу Кэт-три.
– Прошу.
Кэт поймала шарик, засунула большой палец во впадинку и растянула. Перед ней возник плоский экран. Затем она потянула шарик на себя, и экран приобрел объем.
Насчет музыки Кантабриджия-пять не шутила. Играл полный оркестр, в который входили как инструменты, знакомые еще Моцарту, так и те, что были изобретены через тысячи лет после Ноля. Музыканты аккомпанировали хору, и сознание Кэт захлестнуло цунами стереозвука. Исполняли государственный гимн красных. Не легонькую сокращенную версию, которую пускали на спортивных состязаниях, а вариацию в симфонической обработке, которая была рассчитана на то, чтобы слушатель замер в немом трепете.
Над пляжем висел виртуальный железоникелевый кулак. Точнее, Кулак. Тут и там он был утыкан мощными стрингерами, к которым крепились тончайшие нити и тянулись в разных направлениях, исчезая где-то в дали. Кэт-три осторожно, чтобы не подвернуть ногу на случайном булыжнике, обошла его и заглянула в отверстие по центру. Там под бугристой многокилометровой корой астероида несинхронно вращались светящиеся кольца, каждое наподобие БЦ. Как только Кэт встала под этим углом, запустилась программа, и камера начала двигаться сама собой. От неожиданности мойринка чуть не упала – пришлось ухватиться за руку Кантабриджии. Точка виртуального обзора медленно поплыла внутрь Кулака, который все увеличивался и будто поглотил Кэт. Замедлить или ускорить камеру было нельзя, но можно было смотреть по сторонам, заглядывая сквозь стеклянные крыши города-кольца. Там виднелись зеленые поля, где молодежь пинала мяч, голубые озера, вокруг которых под ручку прогуливались влюбленные, оживленные районы с высотками, спальные утопии, новенькие школы и военные базы, на которых беты с неондерталами отрабатывали приемы и тренировались в стрельбе под развевающимися красными флагами.
– Это все по-настоящему?
– Не совсем, – ответил Арджун. – Что-то есть на самом деле, а что-то дорисовали.
– А откуда запись? Из открытых источников или?..
– Дали в эфир шесть часов назад. Целая сенсация.
До этого красные никогда не показывали, что находится внутри Кулака – ни на самом деле, ни виртуально.
Камера пролетела тоннель насквозь и вышла в открытый космос. Показалось обитаемое кольцо, а в центре него – голубая планета. Из паутины нитей, опутавших астероид, прямо к экватору тянулся трос. Медленно, но постепенно набирая скорость, камера понеслась вдоль него. За несколько секунд она проделала путь, который на настоящем лифте занял бы несколько дней. Даже сквозь пелену облаков Кэт-три разглядела сложные очертания Юго-Восточной Азии на севере, а к югу – огромную серовато-коричневую глыбу Австралии, выпроставшую серо-зеленое щупальце в сторону Новой Гвинеи. Камера приблизила этот участок, так что стала видна дорога и сухопутный мост. Накренившись, она помчалась на северо-запад вдоль дымящихся хребтов Новой Гвинеи к мысу, который почти соприкасался с экватором. Там вовсю шла стройка: расчищенный участок, строения, раскопки, смутная сеть инфраструктуры, – но камера задерживаться на ней не стала. Она парила над лазоревым морем, утыканным островками, которые Кэт-три встречала на картах.
Глаз вдруг зацепился за что-то неестественно прямое, будто начерченное по линейке: трос с Кулака, который отвесно уходил в океан между двумя большими островами. В них Кэт узнала Борнео и Сулавеси, а между ними, стало быть, – Макасарский пролив. Камера замедлилась и остановилась. Хор и оркестр подходили к крещендо. Режим демонстрации едва заметно изменился: камера перестала двигаться, и одр снова подчинялся командам Кэт-три. Подобно Гулливеру, она возвышалась над проливом и могла ходить вокруг, разглядывая под разными углами. Некоторое время ничего не происходило. Затем в месте, где трос входил в воду, море забурлило, вздыбливаясь. Крошечные морщинки обычных поверхностных волн стерлись, сменяясь зелеными воронками, от которых в стороны расходились спиральные рукава из пены. Над ними беспокойно кружились чайки. Значит, все по-настоящему, а не отрисовано на компьютере. Бурление распространялось от троса, который был точно на экваторе, и шло на север и юг, но не на запад и восток. Трос раздвоился, затем снова и снова, и превратился в веер нитей, которые поддерживали нечто длинное.
Воды пролива разверзлись – сначала в районе экватора, затем разрыв с огромной скоростью пополз по меридиану. Из него вышло что-то, но вода не позволяла разглядеть, что. Она стекала множеством Ниагарских водопадов обратно в океан, поднимая тучи брызг, которые скрывали конструкцию. Через минуту глазам Кэт предстал Гномон. Ей пришлось отойти, иначе целиком его обозреть было нельзя. Левой рукой она будто повернула дверную ручку, уменьшая громкость духовой секции Киотского филармонического оркестра, а то от басовых тромбонов и литавр чуть не лопались перепонки.
Если конструкторы задумывали Гномон как ответ Колыбели, то они, безусловно, своего добились. Он был длинный и изогнутый, как катана, чтобы соответствовать кривизне земной поверхности, и его окружал прозрачный и хрупкий на вид экзоскелет, как у насекомого. А еще он будто бы раскладывался, как фигурка из оригами или богомол. Бесчисленные складки и дугообразные секции говорили о том, что над ним столетиями трудились миллионы джиннов, которые задались целью сотворить предельно прочную, но при этом максимально легкую конструкцию.
– Из чего он?
