заодно и устранить генетические дефекты, которые иначе распространились бы на всю популяцию.
– В любом случае, – согласился Дюб, – сейчас эта тема представляет очевидный интерес.
– Если население Ковчега будет таким, какое нам обещают, и мы получим замороженные яйцеклетки, сперму, эмбрионы и так далее, с человеческой популяцией все должно быть в порядке. Моя задача скорее в том, чтобы следить за нечеловеческими популяциями.
– То есть…
– Ну, ты, надо полагать, слышал, что мы будем разводить водоросли, чтобы получать кислород. Это положит начало простой экосистеме, которая будет развиваться и расти, и спустя годы сделается уже далеко не столь простой. Многие растения и микроорганизмы, которые станут частью экосистемы, придется культивировать из относительно небольших популяций. Не хотелось бы, чтобы с растениями, которые нужны нам для дыхания, приключилось что- нибудь вроде ирландской «картофельной чумы»[4].
– И твоя работа – делать с ними то же, что и с черноногими хорьками?
– Часть моей работы.
– А другая часть?
– Буду кем-то вроде викторианского музейного куратора. Ты бывал дома у Кларенса в Кембридже?
– К сожалению, не довелось. Но я наслышан о его великолепной коллекции.
– Дом забит чучелами птиц, звериными головами и ящиками с жуками, которые викторианские джентльмены-коллекционеры в пробковых шлемах натащили со всех концов империи в научных целях. Они, конечно, не были учеными в нынешнем смысле, но свой вклад, безусловно, внесли. Музеи подобным добром переполнены, так что Кларенс скупал экспонаты грузовиками, особенно когда Эдвина умерла и уже не могла ему запретить. В общем, теперь Кларенс – это я, с той разницей, что все мои экспонаты хранятся в цифровой форме вот здесь. – Она постучала пальцем по флешке, плавающей на цепочке вокруг ее шеи. – Вернее, на ее
– Ты меня без работы оставишь.
– Вот и отлично. Я тебя здесь пристрою, – сказала Мойра. – Здесь все трудоемкое как я не знаю что, а лаборанта мне что-то никак не пришлют.
– Я думал, у вас все автоматизировано.
– Если бы Агент подождал лет двадцать, чтобы мы успели отработать технологию генного синтеза, может, так и было бы. Пока что все еще на уровне детского сада. Это верно, мы можем взять файл, – она снова постучала по флешке, – и создать на его основе молекулу ДНК при условии, что у нас есть доступ к некоторым несложным химикатам. Но труда это требует совершенно безумного.
– И, надо полагать, весьма квалифицированного.
– Мой ямайский дедушка работал в машинном отделении военного корабля, – сказала Мойра, – благодаря этому семья в конце концов и оказалась в Англии. Когда я была еще маленькой, он взял меня на экскурсию, мы спустились в машинное отделение, и я увидела саму машину, целиком, без кожуха. Эта штука стояла совершенно голая, всеми деталями наружу, а люди ползали по ней с жестянками, чтобы вручную смазать подшипники и все такое. Вот примерно так мы сейчас синтезируем полные геномы.
– На сегодняшний день, – уточнил Дюб, – это скорее задача для отдаленного будущего, так?
– И слава богу.
– И ты пока просто кое-что подправляешь в уже существующих организмах?
– Да. Только и всего. Тоже не слишком просто, но справиться, я думаю, можно. – Она обвела взглядом помещение. Модуль, внутри которого они плавали, меньше всего напоминал лабораторию. Все внутри было упаковано в пластиковые или алюминиевые короба, заклеенные липкой лентой и снабженные желтыми наклейками. – Прости. Ничего интересного. Зря сюда шел, получается, да?
– Чем я могу помочь?
– Дай мне хоть немного тяготения! – воскликнула Мойра. Потом рассмеялась: – Можешь себе представить трюки, на которые приходится идти, работая с жидкостью в невесомости? А лабораторная работа вся из этого и состоит.
– Представляю, каково тебе сейчас, – кивнул Дюб. – Все по коробкам, тяжести нет, ничего не работает.
– Ну да, ну да, что-то я расхныкалась. Они ведь организуют для меня бола?
– Я бы скорее рассчитывал на третий тор. Тяжесть, близкая к земной. Много рабочих мест. Штат из трудолюбивых облачников.
– А это твоя задача на сегодняшний день, да? – хмыкнула Мойра. – Ты же у облачников вроде массовика-затейника?
– Это – моя плата за билет сюда, – ответил Дюб. Он чувствовал, что к лицу приливает жар, и предупредил себя: не говори ничего, о чем потом пожалеешь. – Никто не попадает сюда без билета. Теперь, когда он оплачен, нужно сделать так, чтобы это было не напрасно.
