Когда же Санька, проходя за дедом, случайно задел куст рукавом шинели, одна из скрученных веток так резко выпрямилась, что даже быстрая реакция парню не помогла. Упругая лоза успела больно хлестнуть его по руке. Саня отступил на шаг назад, хватаясь за запястье, как вдруг перед его глазами всё поплыло. Он успел простонать слова о помощи и провалился в беспамятство.
Очнулся парень от жгучей пощёчины, след от которой с каждой секундой разгорался всё сильнее. Пахомыч стоял на коленях и суетливо вытаскивал из его руки тоненькие иголки.
– Ничего… Ничего… Я тож по первости на такие натыкался. Двое суток трупом лежишь. А когда очнёшься… во рту словно кошки нагадили… Ты вот хлебни-ка моего отвара, – старик протянул флягу. Санька сделал несколько жадных глотков, и горький привкус сменился кислым, ароматным, словно он только что съел жменю ягод красной смородины.
Ещё через пять минут они двинулись дальше по тропинке, теряющейся в дымке среди болотных топей.
В полдень путники выбрались на твёрдую землю, оставив за спиной зыбкую трясину. Под кривой сосной устроили привал.
– Знаю, ты всё происходящее с тобой воспринимаешь красивой сказкой, – допив морс, вдруг заговорил старик.
– Сказкой? – Санька чуть не поперхнулся, пережёвывая бутерброд с куском мяса. – Какая же это сказка, когда тебя постоянно хотят съесть, раздавить, испарить или, того хуже, превратить в зомби?..
– У каждой монеты есть и третья сторона!
– И какая тут может быть сторона? Тем более третья?
– Тайна рождения Зоны, – тихо произнёс дед, надеясь создать подобающую теме атмосферу.
– Мне пока безразлична эта тайна. Для меня сейчас важнее остаться живым, чтобы суметь вернуться к моей Ане.
– Как скажешь… – Стало понятно, что Пахомыч расстроился. – День на день не приходится…
Он бодро поднялся, готовый идти дальше. Санька, понимая, что разговор и трапеза закончены, быстренько убрал всё в рюкзак и встал рядом со Шмелём. И они продолжили свой путь.
То, что старик показал Сане, оказалось ещё более удивительным, пугающим и привлекательным одновременно. На песчаном речном берегу, поросшем кустами и редкими деревьями, находился правильной овальной формы… участок? Нет. Не пятно, не яма, нет. Плешь – вот подходящее название. Она явно не принадлежала этому вечно осеннему миру: там не было ни травы, ни земли, ни песка – вообще ничего. Зато там, на стенках огромного углубления правильной квадратной формы в окантовке эллипса еще большего размера, была похожая на бурую слизь субстанция.
Пахомыч подтолкнул Саню, и тот сделал послушно ещё пару шагов к Этому. Непроизвольно выставив перед собой руки, он на самой границе между уже привычной Зоной и странным образованием почувствовал невидимую, упругую стену. Она мягко и в то же время напористо отталкивала, не позволяя пройти дальше. И ещё холод, сковавший ледяной мерзлотой Великого НИЧЕГО не только движения и дыхание Александра, но даже мысли, которые текли все медленнее и медленнее. Сознание заскользило в таинственные дали, где нет ничего – ни людей, ни монстров, ни аномалий, ни земли, по которой расползлась родимым пятном Зона. Лишь космический холод, обрамлённый невидимыми металлическими гранями шкатулки с чудесами. И в этой тягучей пустоте вечности размеренно и плавно плывут тени всего на свете – бывшего, настоящего и будущего.
Скрупулёзная точность другого мироздания, возведённая в степень, создавала ощущение гениальности окружающего Саньку НИЧЕГО. Каждая частичка пустоты, наполненная бесконечностью, находясь на своём месте, рисовала общую картину гармонии и равновесия. Это и пугало, и успокаивало одновременно, постепенно затягивая в бездну безмятежности.
Внезапно эти удивительные видения грубо прервались: Пахомыч корнем на конце своего орехового посоха ловко, как крюком пожарного багра, подцепил Саньку за воротник шинели и оттащил от аномального образования. Возможность нормально дышать показалась парню восхитительной, воздух был пьяняще сладким, как вино.
– Что, подморозило тебя, а?.. – спросил Пахомыч и игриво подмигнул. – Да, вот отсюда пошла аномальная наша Зона. Вроде с обычными лесами-полями, но уже другими, для человека непривычными. Они теперь места диковинные, и нет в них места человеку… обычному. А почему? А потому. Другой это мир, для других людей он возник. И корни у тех, других людей, с этой Зоной общие, только понимаем мы это по-разному. Поэтому и боимся, ненавидим аномалии и мутантов, воюем с ними. Ну это вы, сталкеры, от своего страха стреляете во всё движущееся, я-то давно уже на мир другими глазами гляжу. А Зона наша с вами не враждует, нет…
Он обошёл вокруг Саньки, впитывающего каждой своей клеткой слова наставника, и, чмокая губами, улыбнулся сквозь щётку усов.
– Ведь что такое радиация, огонь, пси-излучение и всякое прочее? – задал вопрос дед, явно не ожидая от ошеломлённого Сани ответа. – Это просто крик. Предупреждают вас, неразумных, аномалии. Изо всех сил просто кричат: не подходите, опасно, стороной пройти нужно! Ан нет, всё лезете, где наиболее опасно, всё шарите, чтобы какой кусок от Зоны урвать… Для себя, для своего кармана… Эх-ма, – вздохнул Пахомыч, – до чего ж глупо дни проводите… Продавая душу ради материальных благ… В согласии с землёй жить надо, тогда жизнь она дарует. Разве не жизнь главное?..
Весь обратный путь Саня обдумывал то, что видел не глазами, а душой. Идея общего происхождения обычного мира и порождений Зоны отчуждения крепко засела у него в сознании. Следовало из этого сделать вывод, но он пока не оформился чётко, а пока только крутился в голове, постепенно превращаясь из смутных подозрений в гипотезу.
