которого прячется, зовёт, манит Большая Тьма – такая же чёрная и злая, как та, что притаилась в голове томми-похитителя. Только в тысячи раз больше и сильнее.
Большая Тьма знает о Мити. Ждёт. Жаждет. Чёрное её внимание смешалось с духотой цвето-запахов и давит непереносимо. Сердце Мити колотится птицей-камнем, угодившей в сеть птицелова.
Нужно расслабиться, как учила Аявака. Отпустить
Разрывая плотный ковёр цвето-запахов, в общую мозаику проникает новый тон, густой, почти такой же тёмный, как Маленькая Тьма.
– Стой, стой, дурачок. Иди к папочке.
Британец. Трухлявый и чёрный изнутри – мёртвое дерево, захваченное термитами.
Томми останавливается. Со скрипом отворяется дверца, впуская неяркий свет. Мити крепко зажмуривается, притворяясь спящей. Совсем не сложно. Сложнее не уснуть – снотворное всё крепче стискивает её сознание в своих мягких объятиях, наполняет голову солёным песком и ведёт куда-то в белую пустоту. Нет. Спать нельзя.
– Кто тут у нас? Ну-ка?
Чёрный британец заглядывает в нутро томми, где свернувшись калачиком, устроилась Мити. И она слышит пропитанный трупным ядом, как копальхем6, запах его мыслей.
Британец прикасается к ней раз, другой и, уверившись, что Мити спит, запирает дверцу. Он доволен. Осторожно шевельнув эйгир, Мити чувствует, как изумрудно-амбровое его удовольствие катится по чёрной паутине туда, где прячется непроницаемая Большая Тьма, голодная и уставшая ждать. И британец, и томми, внутри которого заперта Мити, отправляются навстречу этой Тьме.
3. Капитан Удо Макинтош встречает гостя из прошлого
Сон пришёл – больной, рваный, с кляксами чёрных дыр и синими электрическими молниями. Сон плакал кошачьими голосами, и Макинтош, не бывавший в Лондоне почти десять лет, мучительно вспоминал, не запер ли кошек Марты в уютном пригородном коттедже, который должен был стать семейным гнёздышком – его и Марты, – но так и не стал. Глубокими потоками, без парохода и команды, капитан плыл под эфиром, сердце замерло, ожидая страшной беды. Он плыл в Британию, в маленький пряничный домик, где – если верить обрывкам голосов – его ждали кошки, одна из которых – Марта. Макинтош смотрел на свои руки и понимал, что они сделались чёрным льдом, и льдом становится он весь, и его сердце, и мысли.
Капитан проснулся от стука в дверь. Руки и ноги его ужасно замёрзли, он всегда очень мёрз, если забывал укутаться как следует. Проблемы с кровообращением – так говорил доктор Айзек.
– Войдите!
Распахнулась дверь, в каюту, тяжело шагнул томми. Цезарь чуть слышно заворчал, просто чтобы обозначить своё присутствие.
– Что у вас? – капитан повернул клапан газового рожка, чиркнул спичкой.
В груди у томми щёлкнуло, застрекотало, из узкого отверстия полезла телеграфная лента. Томми оторвал её, протянул капитану.
«Луораветланский
Макинтош взглянул на часы и похвалил себя за принципиальность, граничащую с прозорливостью. Никаких инъекций пассажирам до погружения. Точка. А до погружения оставалось два часа. Британские пароходы никогда не рвали ткань эфира рядом с Науканом, в точности соблюдая условия договора двенадцатилетней давности.
Мысли Макинтоша, ещё сонные и медленные, путались и расплывались. В груди тревожно шевелился птенец лихорадки.
Луораветланы терпеть не могли британские пароходы. Это выглядело так, будто им физически неприятно находиться на борту подэфирных монстров. Так что – какова бы ни была причина их визита, причина эта была чрезвычайно важной. По крайней мере, для луораветланов.
Капитан поборол искушение заглянуть в навигационную рубку, вспомнив, что сегодня дежурит Кошки. «Бриарей» спал, коридоры были пусты, только за спиной слышались скрипучие шаги Цезаря.
Томми у шлюза не было – к лучшему, подумал Макинтош. Капитану не удавалось искренне считать томми полноправными матросами, потому рядом с ними он чувствовал себя неловко. Иногда Макинтош задумывался, где проходит граница между машиной и живым существом. Цезарь в капитановой
