Ждать, пока обсохнет внутренняя призма, не стал. Не убила эта субстанция сквозь «берцы», не убьет и сквозь перчатки.
Вытащил, сковырнул крышку… Какое-то время медлил, прежде чем потянуться к «попрыгунчикам». Потом нагнулся, взял их в руки…
Ну, здравствуйте, мои родные.
И все пошло не так…
«Джек» и «Джон» ни здороваться, ни признавать меня за родного не пожелали. И это не фигура речи, все так и было… Вернее, не было – того ощущения, какое возникало, когда я в Хармонте брал их в руки. Его трудно описать словами, оно полностью лежит в области аномального восприятия мира… Если совсем упростить, то я всегда ощущал и «Джона», и «Джека» отчасти живыми…
А сейчас было ощущение, словно на ладонях у меня лежали два булыжника.
Как бы вода виновата? Или дурацкие эксперименты яйцеголовых испортили «попрыгунчики»? Или что-то не так со мной?
Отложив «Джона», я тщательно выровнял «Джека», повернул одну грань…
«Попрыгунчик» исчез, чтобы в то же мгновение обнаружиться неподалеку, метрах в четырех… Мягко упал на пол, они всегда падают мягко, словно на войлочный мат… Джамп, или прыжок, состоялся. Но без меня.
Не желая мириться с очевидным, я повторил опыт с «Джоном». Результат прежний – переносить заодно и меня «попрыгунчик» не пожелал…
Все понятно. «Джек» и «Джон» остались прежними. Но меня за своего признавать не желают… Я был единственным, кого они признавали. Теперь перестал быть.
Держа их на ладонях, я «потянулся» к ним запредельным усилием своего аномального нутра. И показалось – или не показалось? – что не все и не до конца потеряно… Почувствовал какой-то отзвук, эхо давних ощущений…
Новый опыт. Новый джамп… Прежний результат.
Наверное, я экспериментировал бы вновь и вновь, не в силах смириться с поражением.
Но до хранилища вновь донесся глас свыше. На сей раз был он куда слышнее – у Максима Кирилловича Панова иерихонская труба еще та.
– Петя! К нам парламентер! Принимаем?
– Сейчас поднимусь! – гаркнул я.
Контейнер, специально приготовленный для «попрыгунчиков», улетел в угол. Пусть полежат в карманах, как можно ближе к телу… Может, вновь войдут со мной в резонанс?
А парламентера мы примем, куда ж без этого…
Раз уж «попрыгунчики» не помогут нам выбраться из западни, будем торговаться, угрожать, шантажировать… Для начала пригрозим, что выпустим всю водичку из призм и тем самым составим из артефактов исполинский, невиданный конфигурат… Кто-нибудь желает опробовать, на что такая штука способна? Нет? Тогда извольте предоставить заправленный вертолет, охрениард валюты и воздушный коридор до монгольской границы…
Парламентером к нам заявился Эйнштейн. Ожидаемо…
Он стоял снаружи, возле ниши деревянной двери с поднятыми руками. Я увидел на двери десятка два свежих пулевых отверстий и понял, что здесь тоже все шло не так уж гладко и ровно…
Отец обменялся со мной взглядами и позвал:
– Подойди, клоун.
Клоун в данном случае не оскорбление… На шнобеле Эйнштейна красуется лангетка, а шнобель у него и до плотного контакта с моим кулаком был не из мелких. Лангетка, конечно, телесного цвета, не ярко-красного, но все равно Эйнштейн чертовски смахивает на клоуна Бима с накладным носом. Или на Бома.
Он сделал пару осторожных шажков. И тут же был ухвачен длинной лапой отца и втянут внутрь. Снаружи раздался тревожный крик.
– Минутку… – прогнусил Эйнштейн, обернулся и столь же гнусаво крикнул своим: – Все в порядке!
Далеко не все было в порядке. Я смотрел на его харю, украшенную лангеткой, на неуверенную напряженную улыбку и чувствовал, как темная волна накатывает на мой разум. Оказывается, ничего не прошло. Я думал – перекипел, отненавидел, стал спокойным, как мертвец. Ведь столько часов минуло с той гнусной секунды, как я увидел и осознал… как умер на месте… Нет, не умер. К чьему-то сожалению.
– Пе-тя… – по слогам произнес отец, положил мне руку на плечо, даже отодвинул в глубь коридора. – Потом, Петя. В другой раз.
Эйнштейн непроизвольно попятился, уперся спиной и затылком в кирпичи стены.
Он трусил, мой бывший босс, и правильно делал. Темные волны перехлестывали через парапет. В таком состоянии легко стреляют в безоружных парламентеров… И в предавших тебя друзей.
– Чего хотел?
Какой хриплый, каркающий голос… неужели мой?
– Господа, остынем, – гнусит он. – Поговорим, как цивилизованные люди, как коллеги, в конце концов. Я понимаю, ситуация ненормальная, но давайте откровенно, тем более начальства здесь нет, никто нас не слышит… Ой-й-й-й! – Он скривился, ухватился рукой за нагрудный карман.
