мешок, понесли внутрь.
Степан шагнул было за ними, но его очень решительно остановили:
– Тебе нельзя!
Степан сел на траву, уронив голову. Он был полностью опустошен. Ни сил, ни мыслей, ни желаний.
Он так сидел долго – наверно, несколько часов. Иногда выключался, и в голове проносились какие-то тревожные, пугающие сны. Потом вновь открывал глаза, видя все то же серое небо, глухой забор, закрытые ворота.
Наконец стало настолько плохо, что не осталось терпения.
– Эй! – крикнул Степан охраннику, торчащему на крыше. – Принеси поесть! У меня есть золото.
Охранник некоторое время разглядывал его, словно раздумывал. Потом исчез из поля зрения.
Опять грохнули засовы на воротах. Вышел пожилой узбек в шелковом халате, в очках и легкомысленной желтой бейсболке. Он бросил перед Степаном пакет. Внутри была пластиковая бутылочка с минералкой и лепешка.
– Уезжай, русский. Тебе тут уже нечего делать. Утром отсюда пойдет машина. Садись на нее – и уезжай.
– Я не уеду, пока не узнаю, что с братом.
– Ну, дело твое. Хочешь, поменяю твое золото на доллары?
– Смотря по какому курсу.
– Тебе ли беспокоиться о курсе, бедолага? Какой скажу – за такой и возьмешь. Куда ты здесь с этим золотом? Не волнуйся, нормальный курс. Сколько у тебя золота?
Через несколько минут Степан избавился от увесистых кошельков с золотыми талерами Клондала. Теперь у него были доллары – пухлые пачки, перетянутые резинками. Всего оказалось почти двести пятьдесят тысяч, но никаких эмоций это не вызвало. Деньги и деньги…
Уже подступал вечер, когда ворота снова приоткрылись. Кто-то из охранников бросил перед Степаном армейскую плащ-палатку.
– Укройся, русский, ночью холодно.
Действительно, было холодно. И плащ-палатка мало спасала. Но в эту ночь Степан спал так крепко, как никогда не спал. Он отключился и выпал из мира. Ночь пролетела без снов и тревог.
Наступило промозглое туманное утро. Степан выпутался из-под отсыревшей плащ-палатки, кашляя и шатаясь. Сон почти не принес отдыха.
Вскоре грохнули открывающиеся ворота. С мягким ворчанием на дорогу выкатился грузовик с затянутым брезентом кузовом.
– Уезжай, русский, – сказал охранник. – Следующая машина только завтра будет.
– Что с моим братом? Я хочу его видеть.
– Не увидишь. Тимур сделал все, что смог. Как будет, так и будет. Уезжай. Ты здесь никому не нужен.
– Я не уеду, пока не увижу брата – живого или мертвого!
Охранник тихо и непонятно выругался. Потом что-то крикнул шоферу и ушел.
Степан сел на траву, закрыв глаза. Он услышал, как закрываются тяжелые ворота. Машина так и стояла на дороге, тарахтя двигателем.
Потом снова что-то грохнуло, заскрежетало – в воротах распахнулось небольшое смотровое окошко.
– Эй, русский! Ты хотел видеть брата…
Степан вскочил, бросился к окошку. Какое-то время метался взглядом по двору, пока не увидел Бориса. Тот сидел в кресле-каталке на крыльце дома. Выглядел он паршиво – осунувшийся, скрюченный, с серой кожей и потухшими глазами.
Но он все еще был живой. Над спинкой кресла нависала рамка из железных трубок. На ней свернулось клубком какое-то бесформенное существо с желто-розовой блестящей кожей. Его свисающие щупальца уходили Борису под одежду. Похоже, Тимур использовал один из своих таинственных методов, про которые упоминал Борис.
– Борька, держись! – закричал Степан. – Я здесь! Я вернусь за тобой!
В следующую секунду окошко с грохотом закрылось.
– Уезжай! – послышалось из-за ворот. – Сейчас уезжай!
В кузове грузовика Степан привалился к какому-то мешку и закрыл глаза. Изможденное тело требовало покоя.
Мелькнула мысль, что надо бы зайти в дом Амира – рассказать его близким, что и как произошло.
«Нет. – Степан затряс головой. – Сейчас не могу. Ничего не могу».
Степан сидел за столом на своей кухне и ел обычную вареную картошку с котлетами. Еще были соленые огурцы, зеленый лук, небольшой графин с водкой.
Людка сидела напротив и молчала. Она рассматривала лицо мужа, словно видела его в первый раз. То и дело ее взгляд останавливался на шраме, оставленном кнутом бандита-кочевника.
Ее молчание было тяжелым, но Степан так хотел есть, что пропускал это мимо себя, сколько мог.
