– Слушай-ка, братец… – оторопел Степан. – Да ты хоть сам-то себя слышишь? Его, видите ли, попросили! Ты оторвал меня от родных людей, заставил бросить все, швырнул в это дерьмо, подставил под ножи и пули, и теперь ты говоришь – «тебя попросили»! Знаешь, в первый раз я тебе поверил. Я думал, тебе действительно очень нужно помочь. Но теперь я вижу другое – ты подставил меня ради каких-то сомнительных делишек…
– Замолчи!
– Не замолчу! Я уже не буду вспоминать, что ты предал своих и теперь берешь в плен бывших товарищей. Это твой выбор, меня он не касается. Но какого черта здесь делаю я? Разбирай свои интрижки сам!
– Да замолчи же! – Борис хлопнул ладонью по столу.
Степан опустошенный сел на перевернутую корзину из жестких прутьев. Ему стало на все плевать, руки бессильно опустились.
– Вот ты говоришь «родные люди»… – вздохнул Борис. – Это понятно, у тебя семья есть, уютный дом. А теперь представь, что твоим чудесным детишкам что-то угрожало бы. Те же бомбы, например. Что бы ты сделал ради них?
– Все, что угодно. Только не равняй мою семью со своими аферами.
– Ну да, да… – Борис грустно усмехнулся. – Видел, тут двое были, когда ты вошел?
– Ну, видел. Мальчишка какой-то и женщина вроде.
– Этот мальчишка – вождь племени.
– И что?
– А то, Степа, что он мой сын…
– Не понял…
Степан развернулся к брату, уставившись на него непонимающим взглядом.
– Да, брат. Командор Синбай – мой сын. А женщину зовут Тассия, она мне – жена. Почти… Тебя что-то удивляет?
– Честно? Да, очень. Как-то не интересовался ты никогда семейными ценностями. Это если мягко говорить…
– Ну, все течет, Степа. Так вот, главное. Мне тоже было не очень приятно узнать, что в них полетят бомбы. Я хотел их увезти. Поэтому я позвал тебя. Но они не захотели уезжать, поэтому мне пришлось задержаться… А что бы ты сделал, Степа, при таком раскладе? Помахал бы своим деткам платочком, собрал чемодан: гудбай, беби? А?
– Ну, это вряд ли, конечно… не знаю…
– Конечно. Поэтому я решил, что ты еще потерпишь там, в госпитале. На всем сухом и чистом, в безопасности, с хорошей жратвой – отчего бы не потерпеть? Но мне и в голову не могло прийти, что ты припрешься сюда меня спасать, братец. Ни в одном кошмаре мне бы такое не привиделось.
– Вероятно, ты плохо меня знаешь…
– Да, плохо. Считал тебя умнее, ты у нас успешный бизнесмен как-никак… Но оставим это. Не обижай меня, Степа, словами о предательстве. Я не предавал своих. Война идет между кочевниками и королевским двором, а мы, пограничники, в этом цирке скорее униформисты, чем трюкачи. И хочу тебе сказать, еще ни один солдат сводного войска не погиб от рук кечвегов. Ты не представляешь, как сложно мне было уговорить здешних мастеров и старейшин. У них руки чешутся схватиться за нож, и они правы. Но я уговорил их потерпеть…
– Но я же слышал, как кечвеги стреляли в пленных, когда нас брали…
– Не в пленных, Степа, в воздух. Все пленные целы. Кстати, мы так же чистенько взяли еще две разведгруппы – вот потеха, да?
– Да уж…
– И последнее, что я считаю важным… Впрочем, тебя это вряд ли впечатлит, но все же. На наших глазах идет не война. А всего лишь убийство. Тихое убийство маленького народа с целью грабежа. Кечвеги не провоцировали ответный удар, это в чистом виде ложь. Быть может, тебе плевать на Синбая, Тассию и всех этих людей, а мне – нет. Мне, знаешь ли, грустно, что их хотят загнать на бойню, как скот. И я хочу этому помешать в меру своих скромных возможностей.
– Интересно, как? – фыркнул Степан.
– Я думаю над этим. Есть кое-какие мысли, хотя… – Борис нахмурился и неопределенно помахал рукой.
– Что дальше-то будем делать? Вернешь меня в камеру?
– Дальше мы с тобой будем обедать, и я тебе все расскажу. В камеру ты больше не вернешься. Посиди, я пойду, Таську найду, пусть сообразит закуски.
Борис направился к выходу.
– Постой! А что такое смола черноцвета?
– Хорошая штучка. Пахнет приятно, раны обеззараживает…
– Так выходит, она не горит, не взрывается?
– Горит! Еще как горит. Чтобы сжечь танк – одной бочки хватит.
– Вообще-то эти бочки сегодня висели у меня над головой…
