— Пожалуйста, не уходите. Я не люблю оставаться один на кладбище.
Это было правдой: оставшись один, он чувствовал, как внутри у него поднимается какой-то темный бесформенный страх.
— Конечно, — кивнула она и осталась стоять рядом с ним.
— Он был чудесным человеком, — сказал Майкл и заплакал. — Я виноват перед ним. Я обязан был что-то сделать, чтобы этому помешать.
— Вы не должны винить себя, — сказала женщина.
— Если бы я не был таким упрямым, если бы он… не был…
— Тогда вы оба были бы другими людьми, — возразила она, надеясь, что говорит то, что надо. — И он очень хорошо о вас думал. Говорил, что вы хороший человек.
— Правда?
— Почему вас это удивляет, разве вы не помогаете многим людям?
— Я отвернулся от своей религии. Наверняка он считал, что я отвернулся и от него.
— Я думаю, он все понимал… по-своему, — неуверенно сказала она, потому что и правда была не уверена, правда ли это, но Майкл заметно успокоился, и это, несомненно, порадовало бы равви.
Майкл вздохнул и вытер лицо. Молча они постояли, глядя на памятник.
— Позже в этом году надо будет сделать надпись, — сказал он и посмотрел на нее. — Я обычно не молюсь, но если хотите…
— Нет, — сказала она. — Спасибо. Я уже помолилась, пока была одна.
Трамваи, поезд, опять трамвай, и наконец они снова оказались в Нижнем Ист-Сайде. Низкое солнце едва светило, а вдоль улиц ветер нес мелкую снежную пыль.
— Могу я пригласить вас в кафе? — спросил Майкл и поспешно добавил: — Конечно, если вы свободны. Иначе не стоит тратить на меня весь день.
Ей очень хотелось поскорее попасть домой: в трамваях было слишком много людей, и она устала от чужих тел и перепутанных желаний. Но никакой готовый предлог не пришел ей в голову, а надежда в его голосе не позволила отказаться.
— Хорошо, — кивнула она. — Если хотите.
Они зашли в знакомое ему кафе: темное и полное молодых людей, которые, казалось, непрерывно ссорились друг с другом. Он заказал кофе и миндальное печенье, и они сидели молча, прислушиваясь к бушевавшим вокруг спорам.
— Я и забыл, как здесь шумно, — виновато сказал Майкл.
Голоса отдавались у Голема в голове, и все они требовали чего-то отвлеченного:
— Они все кажутся очень сердитыми, — заметила она.
— Еще бы. У каждого из них есть своя теория о том, что неправильно в этом мире.
— А у вас тоже есть? — улыбнулась она.
— Была когда-то. — Он подумал немного и снова заговорил: — Каждую неделю в приютном доме я вижу сотни разных людей. Всем им надо одно и то же: жилье, работа, уроки английского. Но некоторые из них были бы рады, получив хоть что-то, а другие вечно недовольны. А есть и такие, кто пытается использовать других. Поэтому, когда мои друзья обсуждают, как лучше устроить мир, мне это кажется ужасно наивным. Как будто может быть одно решение, которое спасет нас всех и обратит в невинных младенцев в садах Эдема. Потому что на самом деле у каждого свои пороки и слабости. — Он посмотрел на нее. — А вы как думаете?
— Я? — испугалась она.
— Вы считаете, что в душе мы все хорошие люди? Или что в каждом есть и плохое и хорошее?
— Я не знаю, — сказала она, стараясь оставаться спокойной под его пристальным взглядом. — Но мне кажется, иногда люди чего-то желают только потому, что у них этого нет. И даже если кто-нибудь предложил бы поделить все поровну, они все равно захотели бы чужую долю.
— Вот именно, — кивнул Майкл. — И по-моему, это никогда не изменится. Человеческая природа всегда одинаковая и не зависит от системы. — Он усмехнулся. — Простите. Я привел вас сюда не для того, чтобы спорить о политике. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— О чем?
— Расскажите мне о себе. Я ведь о вас почти ничего не знаю.
