3
Голему хватило нескольких часов в Нью-Йорке, чтобы затосковать по относительной тишине и спокойствию на пароходе. Шум на улицах стоял немыслимый, а еще худший гвалт царил у нее в голове. Поначалу он почти парализовал ее, и она в ужасе забилась под какой-то навес, но и там ее настигали горестные мысли уличных торговцев и мальчишек-газетчиков, звучащие даже громче, чем их пронзительные голоса:
Прохожие удивленно оглядывались, замечая ее грязное платье, нелепую мужскую куртку и испуганный взгляд. Женщины хмурились, некоторые мужчины ухмылялись. Один из них, сильно пьяный, подмигнул ей и приблизился. Его мысли были затуманены похотью, а она, к своему удивлению, вдруг поняла, что существует желание, которое ей совсем не хочется исполнять. Она брезгливо отпрянула от него, побежала через дорогу и едва не попала под трамвай, вывернувший из-за угла. Проклятия водителя еще долго летели ей вслед.
Несколько часов она бесцельно бродила по улицам, на перекрестках поворачивала, не запоминая дороги. День был жаркий и влажный, и город удушающе вонял смесью навоза и гниющего мусора. Ее платье совсем высохло, и речной ил отваливался от него хлопьями. Прохожие задыхались от жары, и ее теплая шерстяная куртка выглядела несуразно. Ей и самой было жарко, но она не очень страдала от этого — просто движения стали замедленными, словно она опять брела под водой.
Все вокруг было новым, непонятным и как будто бесконечным. Она была потрясена и напугана, но неуемное любопытство оказалось сильнее страха и гнало ее все дальше. Она заглянула в мясную лавку, пытаясь понять, что означают эти ощипанные птицы, связки сосисок и свисающие с крюков продолговатые красные туши. Мясник заметил женщину и двинулся было в ее сторону, но она коротко улыбнулась ему и поспешила прочь. Мысли прохожих роились у нее в голове, но она не находила в них ответов — одни вопросы. Например, почему им всем так нужны деньги? И вообще, что такое деньги? Она думала, это просто монеты, передаваемые из рук в руки, но они так часто присутствовали в чужих мыслях, смешанные с желаниями, страхами и надеждами, что она заподозрила тут какую-то тайну, в которой еще предстояло разобраться.
Переплетение улиц привело ее в более респектабельный район, где в витринах магазинов были выставлены платья и туфли, шляпы и украшения. Перед витриной модной лавки она остановилась, чтобы поглазеть на огромную немыслимую шляпу, красующуюся на специальной подставке: широкая лента вдоль тульи была украшена блестящей сеткой, искусственными цветами и гигантским страусовым пером. Словно зачарованная, она наклонилась поближе к витрине, положила на нее руку, и тонкое стекло вдруг разлетелось вдребезги.
Спасаясь от града осколков, она отскочила к краю тротуара. В магазине две хорошо одетые женщины с ужасом смотрели на нее, прижимая ладони ко рту.
— Простите, — прошептала Голем и побежала.
Теперь она испугалась по-настоящему и неслась по переулкам и оживленным улицам, стараясь только не врезаться во встречных прохожих. Одни кварталы сменяли другие, и все они были разными. Неопрятного вида покупатели и сердитые торговцы обменивались оскорблениями на дюжине разных языков. Мальчишки, еще недавно игравшие на тротуаре в мяч, и малолетние чистильщики обуви, зажавшие под мышкой свои орудия труда, спешили домой и мечтали о вкусном ужине.
Обилие новых впечатлений притупляло ее чувства и туманило мысли. Она шла на восток, куда указывали сгущающиеся тени, и скоро оказалась в районе, непохожем на соседние: здесь не было такого хаоса на улицах и люди казались более степенными. Продавцы опускали маркизы над окнами и запирали свои магазины. Бородатые мужчины парами ходили по тротуарам и о чем-то серьезно беседовали. Женщины, остановившись на углу, болтали с товарками; в руках у них были перевязанные бечевкой пакеты, а за подолы цеплялись дети. Все они говорили на том же языке, на котором она разговаривала с Ротфельдом и который знала с того момента, как впервые открыла глаза. После сегодняшней круговерти языков и слов услышать его снова было приятно.
Женщина замедлила шаг и огляделась. Она стояла у крыльца высокого дома. Весь день ей попадались на глаза мужчины и женщины, старые и молодые, сидящие на точно таких же ступенях. Она подобрала юбку и села. Нагретый за день камень был еще теплым. Она разглядывала лица входящих и выходящих людей. Они шли погруженные в себя, ничего не замечая вокруг, измученные и отрешенные. Начали возвращаться с работы мужчины с печатью усталости на лицах и с голодом в животах. Из их мыслей она знала все о блюдах, ожидающих их дома: толстые куски черного хлеба, намазанные смальцем, селедка и маринованные огурцы, кружки водянистого пива. Знала об их надеждах на прохладный ветерок и хороший ночной отдых.
Одиночество, будто физическая усталость, обволакивало женщину и вытягивало из нее силы. Она понимала, что не может сидеть на крыльце вечно и рано или поздно должна будет уйти, но пока ей казалось проще оставаться здесь. Она положила голову на кирпичную балюстраду. Пара маленьких коричневых птичек прыгала в пыли у самого крыльца, нисколько не опасаясь проходящих мимо ног. Одна из них вспорхнула на ступеньку и оказалась совсем
