теперь прижимал ее руки к полу. Шальман резко развернулся и увидел удирающего на четвереньках Салеха; в руках у того блеснул кувшин. Он попытался крикнуть, позвать своих слуг, велеть им остановить сумасшедшего мороженщика, но его голос утонул в глумливом хоре прошлых воплощений: «Вот и ты пропал, как когда-то мы, вот и ты стал жертвой собственного безумия».
Салех посмотрел на Шальмана и твердо произнес слова.
Металл словно ожил, ослепительно сверкнув. Салех покачнулся и упал, но не выпустил кувшин из рук, хотя и чувствовал, как тот высасывает из него силы. Он только надеялся, что их хватит. Шальман стремительно уменьшился и вдруг исчез. В тот же момент последние силы оставили Салеха, и ему показалось, что он слышит долгий, исполненный тоски и гнева вой: медная темница сомкнулась вокруг своего нового пленника.
Эпилог
Прохладным и ясным сентябрьским утром французский пароход «Галлия», в трюм которого набилось тысяча двести пассажиров третьего класса, вышел из порта Нью-Йорка и направился на Марсель. Там многие пересядут на суда поменьше и разъедутся по портам Европы, и не только: они поплывут в Геную и Лиссабон, в Кейптаун, Каир и Танжер. Цели их путешествий различались так же сильно, как и конечные пункты: кто-то ехал по делам, кто-то — чтобы успеть попрощаться с умирающим родителем, кто-то собирался выбрать себе невесту и вернуться с ней в Новый Свет. Все они нервничали перед грядущим возвращением на родину, предчувствуя изменения, которые найдут в любимых лицах, и боялись увидеть отраженные в родных глазах перемены в самих себе.
Одну из коек в помещении под главной палубой занимал пассажир по имени Ахмад аль-Хадид. Он поднялся на борт всего лишь с одним маленьким саквояжем. С мужчиной ехал мальчик лет семи-восьми. Почему-то сразу делалось ясно, что эти двое — не отец и сын. Возможно, дело было в манере мужчины разговаривать с ребенком — осторожной и робкой, как будто он был не совсем уверен в том, какая роль ему отведена. Мальчик, однако, казался вполне счастливым и при каждой возможности брал мужчину за руку.
Мужчина ни на секунду не расставался со своим саквояжем, не позволял никому даже прикоснуться к нему и держал у себя под койкой. В тех редких случаях, когда он открывал его, чтобы достать чистую сорочку или взглянуть на расписание парохода, можно было мельком увидеть пачку старых обгоревших бумаг и круглое медное брюхо самого обычного кувшина.
Весь рейс судно трепали холодные шторма. Мужчина круглыми сутками сидел под палубой, кутался в одеяло и старался не думать о бесконечной глубине под дном парохода. Мальчик спокойно спал на соседней койке. Днем он тоже сидел рядом с мужчиной и играл с целой коллекцией забавных металлических фигурок — предмет острой зависти всех детей на нижней палубе. Потом он убирал фигурки и вытаскивал маленькую, не очень ясную фотографию пожилой женщины в темном платье, с буйными седыми кудряшками на голове. Это была его бабушка, к которой он ехал и которая прислала фотографию, чтобы он узнал ее в порту.
— У тебя такие же глаза, как у нее, — сказал мужчина, заглянув ему через плечо. — И такие же волосы.
Мальчик улыбнулся ему в ответ, но все-таки продолжал смотреть на карточку с некоторым сомнением. Вытащив из одеял руку, мужчина обнял его за худые плечи.
Только однажды, на пятый день рейса, странный пассажир вышел на палубу. По-прежнему не выпуская из рук саквояжа, он на несколько минут опустился на скамью и оглядел серый, кипящий белыми барашками океан. Пароход сильно качнуло на волне, и соленые брызги осыпали палубное ограждение. Мужчина недовольно поежился и поспешно спустился в трюм.
Судно, доставившее их из Марселя в Бейрут, оказалось меньше и теснее, но зато рейс был короче, а погода теплее. В Бейруте они сошли на берег, и там мужчина увидел, как бабушка мальчика протягивает ему плитку шоколада, а потом опускается на колени и крепко прижимает его к себе худыми руками.
Пришло время расставаться. Мальчик цеплялся за него, и глаза его были полны слезами.
— Прощай, Мэтью, — прошептал Джинн. — Не забывай меня.
Из Бейрута он через горы доехал на поезде до оживленного и шумного Дамаска, а там нанял погонщика с верблюдом, чтобы добраться до зеленой границы Гуты. Погонщик, принявший его за обычного любителя экзотики, пришел в ужас, когда его подопечный потребовал, чтобы его оставили одного всего лишь с маленьким саквояжем на самой границе пустыни. Джинну пришлось удвоить плату и долго убеждать араба, что все будет в порядке. Наконец погонщик ушел, но уже через час передумал и вернулся за странным туристом. К своему удивлению, он не нашел даже его следа. Как будто пустыня проглотила чужеземца.
В Центральном парке уже падали листья, окрашивая дорожки в цвета ржавчины и золота. Субботним утром в парке было полно народу: семей с детьми и влюбленных пар, твердо решивших взять все, что можно, от последних погожих дней.
