Достигнув дверцы, он остановился и заглянул внутрь. То, что лежало за ней, было окутано густым туманом. Он прикоснулся к стене, она оказалась холодной как лед. Обернувшись, Иегуда увидел, что и тропинка, по которой он пришел, теперь до самых его ног скрыта туманом. Во всем мироздании остались только стена, дверь в стене и он сам.
Иегуда шагнул внутрь.
Туман рассеялся, а стена исчезла. Он стоял на лугу посреди зеленого разнотравья. Солнце проливало на него с неба потоки тепла. Густой воздух пах землей и цветами. Неизвестное прежде ощущение глубокого мира наполнило Иегуду.
На краю луга под лучами солнца золотилась небольшая рощица. Он знал, что среди деревьев стоит кто-то невидимый и ждет его. Исполненный радости, он шагнул вперед.
В то же мгновение небо почернело, как во время грозы. Иегуда почувствовал, как кто-то схватил и поднял его. А в голове раздался голос: «Тебе здесь не место».
Луг и роща исчезли, его больше не держали, он падал… падал…
А потом опять очутился на тропе и стоял на четвереньках среди каменных обломков. Все стало как прежде, только впереди больше не было ни стены, никакой другой цели — только камни и пустыня до самого горизонта, без надежды на отдых или хотя бы передышку.
Иегуда Шальман проснулся в полной темноте, твердо зная, что проклят.
Когда он сказал своим учителям, что уходит и никогда не станет раввином, они рыдали по нему, как по мертвому. Они умоляли объяснить, что заставило такого блестящего ученика отказаться от своего предназначения. Но он ничего не объяснял и никому не рассказал о своем сне, потому что знал: они начнут уговаривать его и рассказывать сказки о демонах, морочащих головы праведникам фальшивыми пророчествами. Он сам точно знал, что все приснившееся ему — правда, он только не понимал
И Иегуда Шальман навсегда отказался от своих занятий. Бессонными ночами он рылся в памяти, пытаясь понять, за какой из своих грехов проклят. Конечно же, жизнь его не была безупречной: иногда он грешил гордыней и излишним рвением, а в детстве не раз дрался со своей сестрой и дергал ее за косы, но всегда всеми своими силами он старался соблюдать заповеди. И разве его промахи не возмещались его добрыми делами? Он был таким хорошим сыном и таким прилежным учеником! Самые мудрые и старые раввины считали его чудом Господним! Если Иегуда Шальман не стоил Божественной любви, то кто тогда стоил?
Вконец измучившись этими мыслями, Иегуда уложил несколько книг и немного еды в дорогу, распрощался с плачущими родителями и отправился в свой первый самостоятельный путь. Ему было девятнадцать лет.
Время оказалось не слишком удачным для путешествий. Конечно, довольно смутно Иегуда представлял себе, что их местечко находится в Познанском великом княжестве, а то, в свою очередь, входит в состав Пруссии, но все эти факты казались его учителям малозначительной чепухой, недостойной внимания юноши, столь глубоко погруженного в жизнь духа, а потому они на них никогда особенно не задерживались. И только сейчас Иегуде открылась новая правда: он был наивным, неопытным евреем без гроша в кармане, почти не знающим польского языка и совсем не говорящим по-немецки, с кучей знаний, которые оказались совершенно бесполезными в реальной жизни. Едва выйдя в путь, он стал жертвой грабителей; приметив его узкую спину и тонкие черты, те приняли его за сына богатого купца, а осознав свою ошибку, избили за напрасно причиненные хлопоты. А вскоре он совершил ошибку, попросив еды в богатом немецком селе. Бюргеры поколотили его и выбросили на дорогу. После этого он решался заходить только в деревни победнее, где он хотя бы понимал, что ему говорят. Ему очень хотелось снова заговорить на идише, но он избегал еврейских местечек, потому что твердо решил навсегда распрощаться с прежней жизнью.
Он пытался заниматься крестьянской работой, пахал землю и пас овец, но ко всему этому был плохо приспособлен. Новых друзей он не завел, потому что был тощим и оборванным евреем, произносящим польские слова так, словно они пачкали ему рот. Частенько он застывал, опершись на лопату или совсем позабыв про тянущего плуг вола, и начинал заново перебирать в памяти все свои прошлые грехи, и чем больше он о них думал, тем многочисленнее они становились. Гордыня и леность, гнев, высокомерие и похоть — он был виновен во всех, и ничто не могло перевесить их страшной тяжести. Его душа походила на камень, испещренный прожилками хрупкой породы: снаружи она казалась цельной и крепкой, но пользы в ней не было никакой. Все раввины ошибались на его счет. Только Всевышний знал о нем правду.
Однажды в жаркий полдень, когда он в очередной раз углубился в свои мрачные мысли, забыв о работе, другой батрак обругал его за лень. Иегуда, еще не придя в себя и вдруг забыв польский, ответил ему куда более резко, чем собирался. В ту же секунду мужчина набросился на юношу. Вокруг них скоро образовался кружок других работников, довольных тем, что высокомерный еврейчик наконец-то получит заслуженную взбучку. В разгар драки Иегуда вдруг увидел себя будто со стороны: вот он лежит на спине в пыли и из носа его сочится кровь, а обидчик склонился над ним, и рука его уже занесена для нового удара, и со всех сторон они окружены кольцом ухмыляющихся морд, словно демоны собрались, чтобы вершить над ним свой суд. В этот момент вся скопившаяся в нем боль и ярость, и отвращение к себе достигли вдруг высшей точки. Не помня себя, он вскочил на ноги и повалил своего обидчика на землю. Застывшие от ужаса зрители смотрели, как Иегуда неистово колотил соперника по голове, словно хотел убить, пока чьи-то крепкие руки не обхватили его сзади и не оттащили прочь. Он яростно извивался в этих руках до тех пор, пока не вырвался на свободу. И тогда Иегуда побежал. Местные
