заставил его вздрогнуть и застыть на месте. Никогда в жизни он не видел ничего, что могло бы сравниться по размеру с этим судном. Шальман вдруг понял, что пялится на него, раскрыв рот, словно ребенок или слабоумный.
Толпа немного поредела, и он вместе с другими пассажирами поднялся по трапу. Стоя на палубе, старик наблюдал, как увеличивается расстояние между ним и землей. Машущих руками провожающих уже не было видно. Опустился туман, и берег Европы теперь казался едва заметным коричневым мазком. Скоро и мазок исчез из виду, словно туман и океан проглотили его. А Шальман по-прежнему стоял на палубе и никак не мог понять, отчего по щекам его ручьем катятся слезы.
12
Рано утром после того, как умер равви Мейер, один из соседей разбудил Майкла Леви, бережно тронув его за плечо. В дверях его ждал человек, похожий на раввина. Подойдя ближе, Майкл узнал старого товарища своего дяди. Едва взглянув на скорбное лицо посетителя, неловко переминавшегося в дверях, Майкл заплакал. Он понял все без слов.
— Мы точно не знаем, когда это случилось, — рассказывал раввин. — Его нашла какая-то женщина. Не знаю, кто она такая. И соседи ее никогда раньше не видели.
За этим последовала многозначительная пауза, словно говорившая: равви Мейеру не следовало оставаться наедине с посторонней женщиной, но все это останется между нами. Майкл вспомнил о Хаве, но ничего не сказал.
Все утро он провел в слезах. Особенно терзали его угрызения совести. Надо было навестить старика, обязательно надо, и ведь он собирался. Надо было сделать усилие, извиниться, попытаться сгладить их разногласия. Надо было помочь ему. Ведь Майкл чувствовал, что с дядей что-то неладно.
Днем он пошел на квартиру дяди. Кто-то уже вывесил черный креп над его дверью. В спальне молодой человек с пейсами, в черной шляпе сидел на стуле у кровати, на которой лежал равви Мейер. Майкл взглянул на неподвижную фигуру и тут же отвернулся. Лицо дяди было застывшим и ссохшимся. Не таким Майкл хотел запомнить его.
Молодой человек рассеянно кивнул Майклу и вернулся на свою молчаливую вахту: он исполнял
Майкл хотел предложить свою помощь, но знал, что ее не примут. Он был вероотступником. Ему не разрешат. Возможно, если бы он приходился равви не племянником, а сыном, его бы пожалели и позволили принять какое-то участие в похоронах, а сейчас удивительно, что его хотя бы пустили сюда.
Мягкий стук в дверь. Молодой человек поднялся и пошел открывать. Женский голос в коридоре. Испуганно тряся головой, юноша отступил обратно в комнату. Хотя бы тут Майкл мог оказаться полезным.
— Позвольте мне, — сказал он и вышел из квартиры.
В коридоре стояла Хава, и вид у нее был совершенно несчастный.
— Майкл, — сказала она, — как хорошо, что вы здесь. Простите. Я не знала, что мне сюда нельзя.
— Ничего страшного.
Но она все еще сокрушенно качала головой, обхватив себя руками:
— Жаль, что мне нельзя хотя бы взглянуть на него.
— Понимаю.
Майкл чувствовал, как вместе с горем в душе у него поднимается привычный гнев против всех этих религиозных условностей. Был ли этот юноша, сидящий сейчас в спальне, хоть немного знаком с его дядей? Почему он достоин сидеть над его телом, а Майкл — нет?
— Это вы нашли его? — спросил он, и она молча кивнула. — Простите, — снова заговорил Майкл, ненавидя себя за то, что собирается спросить, но чувствуя, что ему непременно надо знать это, — я понимаю, что это не мое дело, но вы и дядя…
— Нет-нет, — поспешно прервала она его. — Ничего такого. Мы только… дружили. Он был очень добр ко мне. По пятницам мы вместе ужинали.
— Мне не следовало спрашивать.
— Ничего, — тихо сказала она. — Все остальные ведь тоже об этом думают.
Они вместе стояли в дверях, прямо под черным крепом, — пара отверженных.
Он снова заговорил:
— Я ведь так и не поблагодарил вас тогда за печенье.
