мачете, поскольку термин butcher bayonet – «мясницкий нож» режет ухо и обижает столь роскошную вещь…
…Тек голос бархатный, нежный, до дрожи пугающий. Хотелось то ли попятиться, то ли, наоборот, ближе шагнуть… к голосу обещающему, к игре отточенной стали…
– …Клинок однолезвийный, с долом с обеих сторон и расширением в нижней трети. Он, конечно, массивен, но великолепно сбалансирован…
Вадим понимал, что сие действо сродни гипнозу. Какая-то экзотическая форма воздействия на сознание. Но пленные сейчас едва ли восприимчивы – оба ранены, боль должна отрезвлять. Да еще труп рядом…
Но анализировать не получалось – Вадим смотрел на игру клинков, на шепчущие губы – они всё гуще пунцовели, наливались ярким цветом…
– …поскольку часть рабочего веса перенесена в лезвие и не отягощает руку, не дает мышцам устать, это реально нож из серии – продолжение руки…
– Не треба руку! – невнятно застонал беззубый. – Не чипай мене, видьма!
Он попытался вскочить с дивана, бежать все равно куда, но сапог уперся в грудь, вдавил в спинку дивана.
– Навшо вы тут? Кого чекаэмо? – нежно нашептывал желтоволосый ужас. Клинки ножей скользили, беззвучно пересекаясь, целясь в зрачки паникующего человека…
Вадим взял за плечо зажмурившегося мальчишку, выпихнул в коридор. В комнате наперебой забубнили, вскрикивая, умоляя…
Катерина вышла через несколько минут:
– Видимо, засаду здесь нужно оставлять. Интересные гости намечаются. Вполне возможно, и к нашей запутанной проблеме имеют отношение. Нужно с майором обсудить…
Она протянула штык рукоятью вперед:
– Забирай.
– Не можно, – отшатываясь, пробормотал Анджей.
– Я не пачкала, – сухо пояснила Мезина.
– Та я розумею. Але тзебе барздо потребней.
Мезина с одним из автоматчиков спешно отбыла в Цитадель. Второй боец присматривал за лестницей, а Спирин с мальчишкой остались охранять пленных. Один из оуновцев безмолвно плакал. Вадим дал пленным напиться, потом вместе с Анджеем выволокли мертвеца в коридор, прикрыли старым пальто.
– Ты не думай, – тихо сказал Спирин. – Это технология допроса такая. Бесконтактная.
– Та я и инны видзел, – прошептал мальчишка, – всездко едно стурусил.
Пленные сидели неподвижно. Казалось, что в комнате душно. Висело в воздухе что-то. Вадим распахнул окно – шелестела листва, громыхали где-то в кварталах орудия, стрекотал пулемет, стукнули близкие винтовочные выстрелы, но сразу умолкли. Спирин подумал, что сейчас бы не помешали фронтовые сто грамм. Отпустило бы…
…Графинчик-то хрустальный, а шнапс немецкий, поганый.
– Давай еще по стопке, полковник. Слабоват шнапс, все одно не возьмет.
Хозяин дома поспешно принялся разливать по стопкам. Не дождется, когда гости уйдут. Иуда очкастая.
Шнапс ушел в горло, дружно захрустели луком. Стопки на точеных ножках Миколе нравились. Только размером маловаты. И колбасу хозяин резать не умеет.
Кныш как раз глянул на хозяина дома:
– Вы, пан полковник, ступайте. Мы тут посидим, время скоротаем, до ночи еще долго.
Хозяин, бородатенький, дряблый, в коротком халате с кистями, похожем на вышиванку, с готовностью пообещал:
– Да, пойду, панове. Обстановка сложная, наблюдения требует. Мы в ужасном положении. Возможно, лучше было уйти с немцами. Да-да, они враги, но… Хорошо-хорошо, предложение было риторическим. Мы с вами понимаем, что победа Советов маловероятна. Но муссирование этого вопроса, эти слухи, а некоторые только им и доверяют, дают сигнал коммунистическим бандитам, польской спеси, всем негодяям – не бойтесь, беритесь за свои кровавые сабли. Люди озлоблены, околдованы, они отворачиваются от истины. Они не понимают, что, вешая ярлыки, призывая продолжать войну и сокрушать цивилизованную Европу, они сами теряют человеческое лицо. Да, разобраться в ситуации, поддержать словом и делом тех, кто действительно этого заслуживает, – Великий Поступок…
Тю, вышел, наконец. Микола посмотрел вслед болтуну:
– Умно говорит.
– И с избытком, – кивнул Кныш, разливая остатки шнапса. – Зато крыивка[80] надежна. У пана Булка жена из польских курв – подозренья отводит.
