Я понял смысл фоксеров: именно они в эпоху общего безразличия стали сердцем нашего общества. Когда никто не видел смыслов, кроме сиюминутных, и почти не знал эмоций, фоксеры жили по-настоящему.
Мне подарили вкус жизни. Вкус понимания: то, что я делаю, – единственно правильно. И ощущение настоящего бытия – потому что таковое возможно только рядом со смертью, своей и чужой.
Во время той первой операции, в парке, женщина с больными глазами угодила в ловушку. Никто не пришел ей на помощь – я увел остальных. Чужая глупость не должна мешать общему делу. Потом мы читали в лентах новостей о ее самоубийстве в полицейской машине на пути в участок; Кайл тогда одобрительно поцокал языком:
– Быстро справилась.
Чем больше ты отнимаешь жизни у проклятых созданий, тем крепче твоя вера и сильнее уверенность в том, что если понадобится – ты сможешь прервать и свою жизнь.
Ночами, когда я лежал на продавленном матрасе, обнимая сестру по вере, мне снились волшебные сны. О том, как я засеваю сеть черными семенами, которые лежат и ждут своего часа, пока мимо не проплывет гомункул. Наивный, недалекий гомункул, созданный кривыми руками людей, посягнувших на право быть творцами. Когда-нибудь мы и до них доберемся… но пока нужно очистить сеть от скверны.
Семена прорастали внутрь гомункулов ветвистыми кодами вирусов, и проклятые твари корчились, дрожали, протягивая ко мне руки, умоляюще…
Я хохотал и просыпался от звука собственного смеха.
››7‹‹
– …Как ты думаешь, брат? – Кайл вопросительно посмотрел на меня, постукивая стилусом по карте.
Я вынырнул из транса, несколько раз энергично моргнул, чтобы сфокусировать взгляд. После двух бессонных ночей карта действовала лучше любого снотворного: красные огоньки перемигивались, переливались и убаюкивали. А ведь говорят, что красный – цвет тревоги.
Но что мне чужие разговоры. Я сам себе закон. Я закон тупым обывателям, сидящим в бетонных коробках и пялящимся в мониторы. Я закон в куда большей степени, чем полиция или даже Центр. Ведь они лишь предостерегают и ограждают, я же – караю.
– Я не думаю. Я знаю, – забрав у Кайла стилус, я указал на один из красных огоньков. – Время запугиваний прошло.
– Но…
– Они сами виноваты.
Он посмотрел на меня иначе, чем обычно. Я уже привык, что в последнее время бывший учитель видел во мне равного, но сейчас в его глазах было преклонение.
– Открываешься с новой стороны, – сказал Кайл. Встряхнул головой и прошептал с той хищной усмешкой, которую я все чаще видел в зеркале. – Ты нас поведешь?
– Нет. Нас поведет Бог…
››8‹‹
…постепенно эйфория отпускала, и я увидел все так, каким оно было на самом деле.